…Тут же оказалась на большом открытом пространстве с мелкой пожухлой травой и дрожащим воздухом на горизонте. Рядом с нами, гордо поднимая ноги, несся обыкновенный страус.
— Ногай-птица, — мелодично изрек все тот же неведомый голос, — достигает в высоту…
Возвращались мы обратно под умиротворяюще мерцающими звездами, вдосталь насмотревшись на всякие-разные творения Божьи. Попадались там и знакомые животные, и вовсе уж фантастические создания. Больше всех лично мне понравился кролень — довольно крупный кролик с ветвистыми лосиными рогами. А в смысле окружающего пространства — логово кракена, того мы могли наблюдать на дне океанском. Там нас сразу предупредили, что условия не передают в точности настоящих, потому что иначе бы мы или захлебнулись, или оглохли бы от большого давления.
— Похоже на твой зоопарк? — уже на подходе к дому поинтересовался Анебос.
Я неопределенно промычала, боясь, что рассказ о томящихся в клетках зверушках может его несколько разочаровать.
— А до скольки этот бестиарий работает? — Я подумала, что, пожалуй, еще бы разок туда наведалась.
— Так всегда работает, — псеглавец взял засыпающего Славика на руки, — можно в любое время приходить.
В это время со мной произошло что-то странное, в ушах раздался оглушительный звон, моментально накатила тошнота, и я потеряла сознание. Уже в беспамятстве где-то на грани слуха раздался чей-то горький безнадежный плач.
ЧАСТЬ VI
Очнулась я только в своем домике. Невозможно чесалась спина. С трудом открыв глаза, я попыталась сфокусировать зрение, что получилось далеко не с первой попытки. Сквозь звон в ушах до меня доносилось взволнованное кудахтанье Саввы Юльевича, а перед глазами маячило размытое темное пятно. Сморгнув пару раз, я поняла, что это голова Анебоса.
— Стеша, ты слышишь меня? — Надо же, и у этого голос взволнованный.
Я кивнула головой, чем тут же вызвала новый приступ тошноты.
— Да что ж это с деукой творится-то? — заполошничал над ухом саквояж. — Была здоровая, как конь, а только в это место попали, так все — спортили сердешную. А ты ей, накось, микстурочки дай. Прохор Иваныч завсегда с похмелья принимал.
Я замычала и отрицательно замотала головой, боясь, что псеглавец послушается суматошную сумку и впрямь угостит меня непонятным зельем.
— А с глазами-то это у ей чего? Чисто вурдалачьи зенки! — Вот точно, подумала я про себя, оклемаюсь и засуну паршивца в сундук, чтобы меньше болтал! — Адским огнем так и полыхают!
— Ну что ж ты орешь-то так? — Сильные руки оторвали меня от подушки и, посадив, приобняли за плечи. — Эка невидаль — глаза красные, ты свой-то видел когда?
Я сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как Савва Юльевич подлетел к зеркалу и, приоткрыв рот, в ужасе отшатнулся. Неужели и правда никогда своего отражения не видел? После этого он, нахохлившись, уселся на лавку и наконец-то замолчал.
Спина раззуделась еще больше, и я незаметно почесала ее о бок Анебоса. Вернее, это я подумала, что не заметно, а псеглавец вдруг вздрогнул и отпрянул от меня.
— Спина просто очень чешется, — решила я объяснить ситуацию.
Анебос повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза, оттягивая веки, как заправский врач. Потом положил ладони на спину и тут же быстро отдернул их.
— Да у тебя спина горячая, как сковородка, — недоуменно рассматривая руки, сказал он, — наверно, лучше будет Атея позвать.
Вот только волхва мне в данную минуту и не хватало!
— Сейчас! Из-за простого обморока занятого человека тревожить.
— А спина?
Я махнула рукой, приняв максимально независимый вид, мол, подумаешь, раскаленная спина, в моем роду и похлеще спины водились.
— Да и потом, не обморок это был, — подумав, произнес вдруг Анебос, — уж что-что, а обмороки я различать умею.
— Ну а что тогда?
— Не знаю, — он задумчиво почесал за ухом, отчего стал еще больше напоминать большого пса, — у тебя душа пропадала куда-то…
В каких именно случаях души отлетают, я знаю…
— Ты пытаешься мне сейчас сказать, что я умирала? — Чудовищность предположения меня даже не напугала.
— Да нет, что ты, просто душа отделялась от тела по своим каким-то делам.
Вот так! Дожила! У моей души появились свои собственные дела, о которых я даже не догадываюсь. Но я была сейчас так измотана, что устраивать расспросы о том, с каких это пор в Гиперборее души взяли моду шлындать незнамо где, я не стала. Вместо этого я попытаясь всем видом продемонстрировать, что, конечно, дико рада присутствию друга, но сейчас мне просто необходимо поспать, и выставила псеглавца за порог. Убедившись окончательно, что он точно ушел и больше не вернется, я поспешила в ванную. Сдернув с себя сарафан и нижнюю рубашку, я повернулась к зеркалу спиной.
Мама дороХая! Шрамы увеличились в размерах и налились бордово-красным цветом. Я потрогала их пальцем и тут же отдернула. Анебос был прав, это было то же самое, что и касаться раскаленной спирали электрического обогревателя. Удивительно даже, что одежда на мне до сих пор не загорелась. Я удрученно уставилась в зеркало. Значит, все-таки красное дерево… Потом, вздохнув, я внимательно рассмотрела лицо. Мой вид точно было никак не назвать цветущим. Губы припухли еще больше и как будто слегка обуглились по краям, щеки ввалились, а глаза и правда пламенели утренней зарей.
Я пыталась вспомнить слово, которым Атей называл существ с красным деревом на спине… Что-то созвучное с крылатой… Точно! Бедолата! Отталкивающее мерзкое монстрообразное создание, забирающее свет, радость, гармонию и волшебную силу у людей. Чувствуя себя глубоко несчастной, я вышла, села на крыльцо и впервые подумала о сигарете. За все то время, что я покинула детдом, меня отсутствие их нисколько не тревожило, а сейчас бы я все отдала за одну никотиновую палочку. Вставать и возвращаться в дом сил не было, и я вполголоса окликнула Савву Юльевича. Тот, удивительное дело, меня услышал, неторопливо выпорхнул из окна и пристроился рядом.
— У тебя сигарет, часом, не сыщется? — не надеясь на положительный ответ, все же спросила я.
— Чего? — Морда у кожгалантереи вытянулась.
— Ну или папирос каких… Может, Прохор Иваныч курил?
— Еще чего! Не подобает приличной барышне цигарки мусолить. — Он нацепил на себя такую маску великомученика, мол, хоть на ремни кожаные полосуйте — не дам, что я и настаивать не стала.
Саквояж же, помявшись минут пять, выдал мне жестяную коробочку с надписью «монпансье». Так, стараясь ни о чем не думать, я и провела время до утра, разглядывая вечнозакатное ночное небо подземелья и лениво катая во рту маленькие разноцветные леденцы.
К утру спина перестала зудеть, и я засобиралась на учебу. Но многомудрый волхв имел на это свое особое мнение, так как, не успела я выпить чашечку кофе, как он уже маячил у выхода длинной бородой и новым посохом. Сдав малыша Чадолюбе, я побрела к наставнику.
