НА: Не знаю. Пока не удалось установить прослушку. Вообще, надо ли устанавливать? Спрашиваю потому, что это волокитное дело: там все под наблюдением.
А: У меня могут работать только профессионалы, чтобы ты знал.
НА: Профессионалы — не волшебники. Другие профессионалы многое предвидят. Им за это тоже платят. Мы, конечно, сделаем все, что велите, но, предупреждаю, это может оказаться бесполезным.
А: Хорошо, я подумаю. Теперь… Что по поводу… ну…
НА: Повторяю: все, что угодно за ваши деньги, но — не сегодня.
НА: Нелепая случайность: там работает дочь Рукавишникова.
НА: Именно. Сами понимаете, что будет, если с ней что-то случится.
НА: В девять утра, но, как говорят, на пересменку уходит до получаса.
А: Понятно. Значит, до девяти тридцати пауза?
НА: Если вы не против.
А: Хорошо, оставьте там наблюдение и езжайте ко мне.
35. Москва. СубботаФирма Татьяны Серовой, хоть и получала заказы от правительственных структур, была частной и жила по принципу «волка ноги кормят». Именно поэтому многие работники вышли на работу, не дожидаясь окончания новогодних «праздников».
Серова слишком долго и кропотливо подбирала коллектив, чтобы разбрасываться работниками. В фирме трудилось много людей предпенсионного возраста, а то и пенсионного, что нетипично для нашего времени. Вопреки устоявшемуся мнению, люди эти редко болели, не опаздывали и очень мало сплетничали. Ну, если только о чем-то, не касающемся работы.
Вот и в этот субботний день в небольшом особнячке неподалеку от Садового кольца толклось много людей, занятых делом. Некоторые из них, вернувшись с отдыха, хотели повидаться с Серовой. Кто по делам, кто просто так.
Однако сделать это оказалось невозможно: Серова была занята: в ее кабинете уже больше часа сидел тот самый солидный мужчина, который, по мнению «экспертного сообщества», оказывал на Татьяну самое благотворное воздействие.
Но в этот день все отличалось необычностью. Если раньше Небольсин привлекал Серову как умный человек, мнение которого она ценила, то сейчас он стал любимым мужчиной, которого хочется удержать от риска.
Серова понимала, что указывать Небольсину рискованно: он этому просто не поддастся. Понимала, что характер его не приспособлен к пустому лавированию. Понимала, что он верен взятым обязательствам. Понимала, что все это, вместе взятое, демонстрирует его исключительно хорошим человеком, на которого всегда можно положиться.
Но именно это и не устраивало Татьяну. Она знала, что Валерий все важные решения будет принимать сам. Тем более — в данном вопросе.
Ей тоже был симпатичен Корсаков, но сейчас ситуация оказалась слишком сложна, чтобы лезть в нее очертя голову. Именно это Татьяна Львовна и пыталась объяснить Небольсину, стараясь быть покладистой, но доказательной.
— Успокойся, ты ни в чем не виноват, — говорила она Небольсину. — Мне кажется, ты уже взрослый человек, чтобы быть максималистом.
Тот слушал молча. Отошел к спасительному окну. Пепельницей ему по традиции служил бумажный кулечек, сворачиваемый каждый раз Серовой.
И сейчас она подошла к Небольсину с таким кулечком. Он взял «пепельницу», обнял Татьяну:
— Ты же понимаешь, что я тебя не «услышу», — признался он.
Серова была согласна, но сдаваться не собиралась:
— Валер, я тебя понимаю, поверь, но прошу не спешить! — старалась быть убедительной Таня. — Предел возможностей есть у всех людей. Это лучше принять сразу и навсегда.
Небольсин поморщился:
— Ты не на заседании Общественной палаты, не на ток-шоу, Таня. Корсаков в критической ситуации, и развиваться она может в самые разные стороны.
Он говорил без нажима, ровным голосом, за которым трудно было уловить непреклонность. За это Серова его и любила. Из-за этого и старалась помешать.
— Хорошо, пусть так, — согласилась она. — Что делать? Обратиться в милицию к твоим бывшим коллегам?
Небольсин поморщился, и Серова усилила давление:
— В прокуратуру? В газеты, на ТВ? И что? Летят самолеты и танки идут на помощь Игорю Корсакову, — ироническим тоном спросила она и испугалась.
Продолжила торопливо, лишь бы он не воспринял все чересчур серьезно:
— Конечно, неприятно понимать, что не все зависит от тебя, но это неизбежно.
Выговорив, прильнула к нему, замерев. Небольсин провел рукой по ее спине, прижал сильнее:
— Понимаю.
Это была крохотная победа, и Таня форсировала, почти шепча в самое ухо:
— Ты же понимаешь, что Игорь вполне может оказаться в чьей-то игре. Не по своей воле, а просто — подставили. Сейчас ведь подставить может кто угодно!
Зазвонил телефон, и Серова отошла к своему столу. Говорила она долго, может быть, даже слишком. Надеялась, что Небольсин остынет, обмякнет. Положив трубку, не спешила встать, попросила приготовить кофе. И только, когда пили кофе, продолжила:
— Недавно была я на суде. Убили приятельницу. Я не знала, даже на похоронах не была. История, конечно, страшная: приятельница замужем, муж — деловой человек, на нее времени нет, зато и не запрещал ничего. В общем, у нее был… в гостях молодой любовник… Нашли два трупа в спальне… все разбросано…
Голос Серовой задрожал.
— Похищены драгоценности, ее шубы, еще что-то… Замки не повреждены. По всему выходило, что двери кто-то открыл, а дома — только домработница, которая постоянно ругалась с хозяйкой. Ну, вот, суд. И, ты представляешь, ее только опросили как свидетельницу, которая никого не видела и не слышала. Как свидетельницу, и все!
— Ты зачем мне это рассказываешь? — недоумевал Небольсин.
— Чтобы ты понял, что сегодня предать может кто угодно, — умоляющим тоном ответила Серова.
— А ты меня предашь? — с улыбкой спросил Небольсин и не дал ответить. — Я думаю — нет.
Он потянулся, продолжил:
— Домработницу, конечно, не смогли задержать, потому что не было доказательств.
— Да, я знаю.
— Ты, видимо, не знаешь, что было потом.
— Не знаю.
— Девица эта уехала к себе домой, а через две недели вернулась, написала явку с повинной.
— Да ты что?
— Только писать не могла: пальцы руки сломаны, и все лицо в синяках. Ее, конечно, сразу освидетельствовали, чтобы потом на милицию не свалили. Ну, да она и не скрывала ничего, и к милиции претензий не имела.
— А кто ее так… убедил?
