— Ты мне главное скажи, майор, какая сволочь оговорила меня? Кто посмел?!
— Иван Тимофеевич, я тогда только познакомился с Мариной, а эта дура стала «доставать» меня, — сказал Пустовалов. — Ее сестра наняла какого-то гнилого детектива, он мне сразу сказал: «Давай бабки, я скажу, что она встречалась… с кем хочешь». Я его послал. Но потом, когда Ольга погибла, он снова позвонил… А что мне оставалось? Дал бабки, назвал ваше имя, думал, что с таким уважаемым человеком связываться не станут… Машинально назвал ваше имя, Иван Тимофеевич. Я же не думал, что ее сестра, Сушина, станет какие-то козни строить…
— Так это из-за тебя, подлец, я и моя дочь… Ты?! — заорал Стернин, поднимаясь из-за стола.
— Валерий Ильич, подождите нас в комнате секретарши, — жестко приказал Хайрутдинов и, когда Пустовалов вышел, подошел к Стернину, мягким движением руки попросил банкира сесть в кресло. — Иван Тимофеевич, вы хорошо помните, что я вам сказал в телефонном разговоре?
— Я не знал главного, — тяжело дыша, сказал Стернин.
— Решайте дело миром, генерал Писарев просит вас об этом. Между нами, условия просты. Любые моральные и материальные издержки, в рамках возможностей, разумеется, Пустовалов обязан удовлетворить. Если он откажется — мы заводим дело, и ему придется весьма несладко. Но если он готов выполнить ваши требования, а вы пойдете на принцип — проиграете.
— Нет, ну надо же как-то наказать этого гада, Равиль? Он и мне отравил жизнь, и моей дочери… Эта Сушина думала, что я негодяй, понимаешь…
— Надо, вот и накажите. Могу предложить интересный вариант. Пусть Валерий Ильич купит квартиру для молодых в солидном доме неподалеку от вашего. Большего позора и представить себе трудно.
— Ты думаешь?
— Не сомневаюсь.
— Ладно, подумаю. Слушай, Равиль, ты показал себя классным спецом, я тебе должен. — Стернин достал из ящика стола пухлый конверт, протянул Хайрутдинову. — Десять «штук» зеленых. Это тебе, но не обидь генерала.
— Это генералу, но он меня не обидит, — сказал Хайрутдинов, сунув конверт во внутренний карман куртки. — Удачи вам, Иван Тимофеевич, и… Слушайте, какая красивая пара получается, а? Они действительно любят и достойны друг друга, это так редко бывает. Помогите им.
— Подумаем, — сказал Стернин.
Хайрутдинов вышел из кабинета, и тотчас же в него ворвался Пустовалов.
— Иван Тимофеевич, вы понимаете, что я не мог иначе… Ну а что бы вы сделали на моем месте?!
— Садись, Валера, поговорим, — с довольной усмешкой сказал Стернин. — Я все понимаю, но и ты понимаешь. Будем говорить серьезно, условия игры ты знаешь.
Глава 32
На кухне Муравьева шла суетливая подготовка к встрече дорогих гостей, причем руководила процессом Марина. Решила, что уже достаточно набралась знаний и опыта, выполняя вспомогательную работу, теперь можно и самой почувствовать себя в роли домашнего шеф-повара.
— Чеснок почистил? Давай шпигуй цыпленка. Что ты смотришь на меня, Игорь? Ах, да-да-да, совсем забыла, сначала натри его чесноком, а потом шпигуй… тоже чесноком.
— Марин, я не совсем понимаю, что это значит? Твой отец решил приехать к нам в гости… Зачем? Съемки начались, все нормально, и… Чего он хочет?
— Не только отец, но и мать. Как это — зачем? Ты же сам хотел поговорить с ним.
— Теперь уже не надо, все и так понятно. Он не возражает против того, что мы вместе, ну и… все. Если они хотят, чтобы мы жили с ними, ты знаешь мое мнение, оно не изменится.
— Ты мое тоже знаешь, так что не беспокойся. Игорь, ты чего мямлишь? Работай, дорогой, работай! А что у нас с фасолью? Кипит уже долго…
Марина решила к приходу родителей приготовить цыплят табака и лобио, эти блюда ей очень нравились, но главное — их просто было готовить. И ошибиться практически невозможно. Разве что переперчить лобио, так всегда можно сказать, что в Грузии так и положено готовить. Впрочем, солить и перчить блюда она сама не собиралась, для этого у нее помощник есть.
Так весело и радостно было на душе, что хотелось петь и танцевать. Кто бы мог подумать, что так хорошо ей будет — где?! На крохотной пятиметровой кухне! Когда? Во время готовки! Скажи ей кто-нибудь об этом еще месяц назад — не на шутку обиделась бы. А теперь… Да как же не радоваться, представляя удивленные глаза родителей, когда узнают, что все это она приготовила сама! И не просто нарезала колбасу или разложила на тарелки готовые нарезки, а именно приготовила!
Муравьев нашпиговал чесноком две половинки курицы, посмотрел на Марину.
— Посоли и поперчи, — приказала она.
Он выполнил приказ, хотел положить курицу на сковородки с горячим оливковым маслом, но Марина остановила его:
— Нет, я сама. А ты притащи пока гантели.
Она аккуратно уложила на каждую сковородку по половинке курицы, накрыла тарелками, сверху придавила разборными гантелями, оставив на них килограмма по три.
— Посмотри, фасоль сварилась или нет?
— Сварилась. Мало замачивали, но долго варится, вполне готова.
— Тогда режь лук для лобио, зелень… Игорь, ты чего такой грустный? Не хочешь, чтобы они приезжали к нам?
— Понимаешь, не нравится мне этот визит. Да и вообще… Ничего хорошего от твоих родителей ждать не приходится. Все у нас нормально, съемки начались, два дня уже пашем, как папы Карлы, Селиванов стремится войти в прежний график… Ну и зачем они нам нужны, Маринка? Сегодня даже съемки сократили, чтобы мы пораньше вернулись домой, подготовились к их приезду. А нам это нужно? Да я бы лучше Славку с женой пригласил! Или Равиля, я ему обещал, между прочим.
— Все, что от тебя требуется, — сыграть уважение к родителям. Будь гостеприимным хозяином и ни о чем больше не думай. Все другие проблемы решит хозяйка. А Равиля пригласишь потом, и Славку, и Гену Страхова, всех потом пригласим.
Марина звонко засмеялась, назвав себя хозяйкой, обняла Муравьева, поцеловала в губы. Он улыбнулся, обнимая ее, готовый забыть о курице, о фасоли, обо всем на свете. Но Марина помнила. Резко отстранилась, с дурашливой важностью указала пальцем на стол:
— Резать лук, потом — зелень!
Она слила воду из кастрюли с фасолью, поставила ее в раковину, схватила третью сковородку, поставила на огонь. Налила в нее подсолнечного масла, уже знала, что оливковое — не для лобио, посмотрела на Муравьева, который ловко крошил крупную луковицу.
— Игорь, знаешь, какая песня крутится у меня в голове?
— Знаю, — сказал он, высыпая лук на сковородку. — «Люблю я макароны…» Потому что с ними проблем меньше.
— А вот и не угадал! Не помню, кто поет, но там есть такие слова: «Кто бы мог подумать, как приятно быть женой». Я, конечно, еще не жена…
— Перестань, Маринка. Ты больше, чем жена, ты — моя любимая женщина.
