Хватка мгновенно ослабла.
— Ерренг’ош-ш-ш! — презрительно бросил собакоглавый, откидываясь на спинке жалобно скрипнувшего дубового стула: мускулы его, не прикрытые никакой одежкой, кроме врожденной шкурной брони и четырех перевязей, пересекающих грудь, на мгновение напряглись, являя зрелище поистине страшное, и расслабились.
— Харрт хзогг. Ррагнн дра тзар нарг! — грубо добавил он и что-то нечленораздельно рявкнул.
— А ведь прав Ррагнн! — в наступившей тишине насмешливо молвил скрипящий. — Руками он его не трогал. Он его вообще не трогал. Просто голоса лишил. А мог вообще задушить. Так что…
— Заткнитесь, твари! — разъяренно заорал Толстяк, тряся подбородками. — Это мой трактир, и я здесь хозяин! Если кто в этом сомневается, тотчас вылетит отсюда, и никогда, слышите, никогда сюда не вернется! A-а, псы? Забыли, кто вы и где вы?! Напомнить?!
Воцарилась гулкая, ничем и никем не прерываемая, опасная тишина.
Даниэль чувствовал, как медленно просыпается, разрастается и тянет взгляд, силу, руки, щупальца, — к ним, сюда, невидимое, страшное Нечто. Он начал трястись, еще ниже сползая на пол, не в силах преодолеть даже это слабое воздействие, прийти в себя и встать.
Хозяин поднялся и стоял теперь во весь рост, сжимая в руках поднос, как будто тот был страшным оружием, способным скосить весь передний ряд.
Он молча обводил взглядом таверну, останавливая его на каждом из тех, кто был здесь.
Даниэль вдруг подумал, что не помнит, как и когда исчез маленький черный Дракон. Он просто взял и исчез, вместе с лампой, — может быть, просто не влетел сюда за ними?.. Горло мучительно болело, он сглатывал и пытался ровно дышать, и чувствовал при этом, что говорить точно не может. Что обладающий неизвестной, жестокой и очень большой силой собакоглавый одним движением руки чуть не убил его. Кто же он такой?!
— Ясно? — в конце концов после долгого молчания спросил Толстяк.
— Ррагнн хвар’т граср, — медленно, мрачно и темно ответил, вставая, Ррагнн. — К’харр внаррг стхарр. Кра-агх-х-х!
Толстяк пошатнулся, Даниэль увидел, как он побледнел после того, как собакоглавый выбросил руку вперед. Он стоял, возвышаясь надо всеми, ростом выше Гленрана примерно на голову или чуть меньше, и еще мощнее, чем он по крайней мере на вид.
Оказывается, он носил кожаную юбку с металлическими и костяными пластинами и несколько запутавшихся в шерсти амулетов.
— Поединок, — зашептались в толпе, — поединок?!
— Ш’шо-о-о!..
— Хрень какая, клянусь кишками Тармаамрата, что за хрень?!
— Он спятил, точно, спятил…
— Ш’рас-вши-ис-с-с. Кла-врайш-шии-с-с-с, — уверенно добавил один из гоблинов, крутя пальцем у виска.
Остальные, переговариваясь негромко, ждали реакции Толстяка.
— Ты хочешь поединка, — схватившись рукой за грудь, яростно массируя пульсирующее болью сердце и медленно, неотвратимо багровея, прошипел тот, — ты, вонючая драная псина, желаешь честного поединка?! Ты, закатанное в шерстину собачье дерьмо, вскормленное помоями из мочи своей сожранной матери… и обрубленного хвоста твоего поганого отца, пытаешься вызвать меня-а?! — Он пошатнулся, скривился от боли, что-то неразборчиво-яростно зарычал, сам теперь все более походящий на гладкую, потную собаку, сделал широкий шаг вперед — шаг, от которого чуть вздрогнул каменный пол и посыпалась со стен пыль.
— Ты, выкормыш, гаденыш, которому лишь я позволяю жить!.. И вы все, затраханные уроды, не знающие своего места!!. Тараканы, выродки, крысы!!.. Клопы, идиоты, высокие эльфы!.. — Он размахнулся и бросил свой поднос прямо в возвышающегося впереди гнолля.
Тот отбил его молниеносным движением огромного кулака, смял ударом так, что тонкое железо визгливо скрежетнуло.
— Ррагнн с’хварр таррга! — громко и раскатисто рявкнул он. — Хранн браа! Тхорр! — и медленно, чуть пригнувшись, двинулся вперед.
Оружия он не вынимал. Да и ничего, кроме висящего на поясе длинного, широкого кинжала, более похожего на короткий меч, а еще более — на мясницкий тесак, у собакоглавого не было.
Даниэль неожиданно заметил, что двое — Скрипящий и один из внимательных, молчаливых людей в другой части комнаты, наблюдают за происходящим очень спокойно и внимательно. Ему показалось, что щупальца уже проникли сюда, и он, вздрогнув, задохнулся от наваливающегося со всех сторон темного, давящего страха.
«Остановись! — внутренне воскликнул он, пытаясь шевелить губами, выкрикивая те же самые слова. — Остановись! Они именно этого и ждут! Стой, чертов дурак!..» — но с губ его срывалось лишь безумное клокотание.
— Ах ты!.. — задохнулся Толстяк, услышав слова гнолля, увидев, как он движется вперед. — Ах ты-ы-и!.. — Лицо его побагровело, напряглось, словно готовое лопнуть прямо сейчас, перекосилось от ярости, невероятно яркой детской обиды и изумления.
«Молчи! — закричал Даниэль, клокоча у стойки, хрипя от гнева и боли, пытаясь встать. — Молчи!»
— Я-а, — начал старик, — я-a цацкаюсь с вами… храню вашу жизнь! Плачу за вас Ему!.. Играю свою роль столько лет, а ты-ы-и!.. Ты-ы-и мне тут… ты-и визжишь!.. Ты-и скулишь, сука!.. Ты хочешь, щено-ок!..
— Р’хатт марранг. Чъехо-р’мар.
— Ах что-о?! Ах кому-у?!
«Молчи! Молчи, проклятый толстяк! Неужели ты не видишь Этого?! Не чувствуешь, как обворачиваются вокруг твоей шеи мокрые черные щупальца? Как нарастает, выбираясь из подземельного сна, нечто страшное, нечто… Черное?»
— Кому я, он спраш… шивает! — выпучив глаза, ничего не слыша и не видя, орал Толстяк. — Кому, бля конючая-а!.. Переросток, ой, бож мой, мамочка милая-а!.. Больно ка-ак!..
— Кому служишь-то? — громко, холодно проскрипел Скрипящий. — Предкам своим, что ли? И на хер нам служба твоя нужна?
Даниэль, пытавшийся остановить старика, ухватиться за него рукой, внезапно увидел, как глянул на него Ррагнн, едва заметно шевельнув рукой. Страшный, выворачивающий внутренности и крушащий кости удар поверг юношу в темноту; он почти захлебнулся, пытаясь выплыть, выбраться, выкарабкаться из нее… кровь тонкой струйкой стекла у него изо рта.
— Ах на хер? — почти завизжал Толстяк, дико вращая глазами и тонко, хрипяще смеясь. — Ну так и дьявол с вами! Сами кормите его ненасытное рыло, его черную пасть, глядите Ему в глаза и не говорите, что обосрались! Испугались маленького, изгадили штаны, как поглядели на него, все сами! И карты метайте сами, потому что я больше…
— Да на кого?! — неожиданно вскакивая, возопил третий из тех наблюдающих, которых заметил Даниэль, тощий детина в облезлом сером плаще. — Кого?! Покажи хоть!
— Заткнись! — завизжал старик. — Жра ему покажи! Покажи, бля!.. — тут он задохнулся, замолк, посерел. Весь вид его изображал дикий, несдерживаемый ужас.
Даниэль забился в судороге, чувствуя, как входит в комнату Нечто, черное до основания, не имеющее названий и подходящих для описания слов, входит, заполняя всех присутствующих собой, — и почувствовал, как слезы боли текут по измазанному пылью лицу. Опираясь на слабые, дрожащие руки, он все никак не мог встать.
