Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Но ни один заговор, ни одно покушение на Сталина не удались. Горько сожалея об этом и досадуя, Аксенов, чтобы хоть отвести свою гваделупскую душу, всё-таки измыслил одно покушение, будто бы имевшее место 7 ноября 1927 года во время празднования Десятой годовщины Октябрьской революции. В этот день в Москве состоялось выступление оппозиции во главе с Троцким, который к тому времени уже не был ни членом Политбюро, ни председателем РВС, ни наркомвоенмором, ни даже рядовым членом ЦК, а оставался лишь начальником Главэлектро, т. е. был Чубайсом того времени. Вновь подтверждая справедливость репрессий, Аксёнов вложил в уста своему Троцкому-Чубайсу жестокие слова отчаяния и сожаления: «Надо было обращаться не к студентам, а к пулемётчикам!»
Москвичи забросали оппозиционеров тухлыми яйцами. Выступление позорно провалились. Но Аксёнов изображает, будто три агента Троцкого ворвались в комнату отдыха за трибуной Мавзолея и напали на Сталина. Жив он остался только потому, что троцкист-террорист был ещё и великий гуманист: он не решился выстрелить, опасаясь задеть пулей кого-то из посторонних. А самому Троцкому лишь «отсутствие чувства юмора помешало использовать свой единственный шанс», т. е. свергнуть Сталина и стать во главе России.
Смысл этого придуманного эпизода все тот же: подтвердить справедливость репрессий и засвидетельствовать свое почтение товарищу Вышинскому. Браво, Вася! — сказал бы Андрей Януарьевич.
* * *
Вот мы и добрели до еврейского мотива. В обоих «Сагах» он имеет множество сторон, граней, оттенков. Мы отчасти уже касались его, когда писали о том, что в обоих шедеврах обстоятельно изображено, как в Белоруссии немцы руками русских пленных расстреливают евреев, но — ни слова об уничтожении в республике миллионов — каждого четвёртого белоруса.
На страницах романа Аксенова евреев много. Ну, очень много. Тут и реальные лица, например, писатели: Осип Мандельштам («Это же гений, гений!.. Его не понимают только ослы»), поэт-пароль Пастернак, стихи которого не знать наизусть для интеллигентного человека позорно, Илья Эренбург («могучее перо»), Борис Слуцкий, стихи которого очень хороши для эпиграфов и заглавий книг, здесь даже Любка Фогельман, моя соседка по дому, прославленная когда-то Смеляковым. Еще тут Масс и Червинский, Дыховичный и Слободской, а также «маркиши, феферы, квитко»… Это дополняется цитатами из того же Мандельштама: «Я пью за военные астры»… «Мы живем, под собою не чуя страны»… Из того же Пастернака: «Какое, милые, у вас тысячелетье на дворе»… «Не спи, не спи, художник»… Из Багрицкого: «Нас водила молодость в сабельный поход…» и т. д.
Тут и музыканты: «звезда первой величины вдохновенный» Эмиль Гилельс, «звезда первой величины вдохновенный» Давид Ойстрах, Никита Богословский и Фогельсон, «феерический советский еврей» Саша Цфасман и уж никак не менее феерический американский еврей Бенни Гудман… А сколько ещё среди персонажей! Академик Рогальский, композитор Полкер, художник Певзнер, военврач Берг, еще военврач Гуревич, третий военврач Тышлер, парикмахер Лазик, портной Наум, старуха Каппельбаум, разумеется, есть и Шапиро, и Рабинович, а еще эстонский еврей Гриша Гольди, и даже импортный румынский еврей Илюша Вернер…
Что ж, прекрасно! Как на телевидении. При этом дается понять, что евреи самый несчастный, самый горемычный в мире народ, перечень его страданий бесконечен, и потому он больше всех заслуживает сочувствия, сострадания, восхищения.
Рассуждать об этом можно долго. Лучше предоставим слово Борису Слуцкому, любимому поэту Аксенова. К третьему тому своей эпопеи он поставил эпиграф из его стихов, а потом — разъяснение к нему на две страницы. Мы тоже приведем строки этого поэта с пояснениями совсем небольшими.
Получается, стало быть, вот как:
Слишком часто мелькаете в сводках
Новостей…
Ну, разумеется, не только новостей. А что значит «слишком часто»? Это, например 23 серии подряд в течение двух месяцев да еще разухабистая реклама до и во время показа фильма.
…Слишком долгих рыданий
Алчут перечни ваших страданий…
Каких «страданий»? Например, тех самых, что размалеваны в романе и в фильме. Кто составляет их «перечни»? Например, как мы видели, Аксенов и Барщевский, Сванидзе и Млечин. А чьих «рыданий» они ожидают? Всего человечества. А в частности, например, Матвиенко, и она рыдает.
Надоели эмоции нации
Вашей,
Как и её махинации…
Что за нация? Разумеется, гваделупская. А какие «махинации»? Об этом сказано выше очень много.
И обрыдли все ваши сенсации
Средствам массовой информации.
Что за «сенсации»? Да хотя бы вот эти самые две «Саги», поданные как шедевры.
Так сказал покойный Слуцкий. Его с горечью и болью дополнила здравствующая Юнна Мориц:
Как мало в России евреев осталось,
Как много жидов развелось…
* * *
Как-то Аксёнов возмущался по телевидению похабной песенкой «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже». Но Боже милостивый, какие сексуальные загогулины вытворяет сам со своими персонажами именно везде: на свободе и в заключении, на фронте и в тылу, в московской маршальской квартире и в деревенском чулане, на сеновале и на снегу, в библиотеке и в шкафу, даже в лесу на свежем пеньке… И притом — со всеми персонажами: с маршалом и домработницей, с полковником и женой маршала, с офицерами и солдатами, с поэтессой и художником, с теннисистами и мотоциклистами, с марксистами и троцкистами…
Романист вроде бы осуждает «похотливые фантазии» своего персонажа Маслюкова, полковника, и «мотивы ненасытной похоти» самого Берии, маршала, но сам-то изобретает уж такие «фантазии», что и полковник и маршал не годятся ему в подметки. Каждая половая связь или помыслы о ней носят в романе не обычный житейский характер, а изощренно-редкостный. И каждая сцена описана дотошно, обстоятельно, все названо бесстыдными словами безо всяких умолчаний, — так и видится при этом пускающий слюну похотливый старичок вроде Федора Павловича Карамазова, мечтающего о Грушеньке.
Начать хоть с самого как бы невинного — с мечтательного, виртуального блуда, т. е. не сбывшегося или, как сказано в Писании, с блуда «в сердце своём». В семье Градовых лет сорок служит домработница Агаша, смирное, преданное деревенское существо. И вот оказывается какие страсти одолевали её: «Тихонький скрип в ночи, и Борюшка (т. е. хозяин-то, профессор) входит, ласкает, и милует, и мучает немножко, и мы все трое ещё больше друг друга любим — и Борюшка, и Мэрюшка (его жена), и Агашенька… Несметное количества раз грешила в мечтах!»
Трудно, конечно, поверить, чтобы простая деревенская женщина всю жизнь мечтала о «любви втроем», как было, допустим, у изощренных интеллигентов Зинаиды Гиппиус, Мережковского и Философова, но Аксенову хочется этого, и ему нравится именно такая Агаша. Почему? Не автобиографический ли здесь момент? Или писатель уверен, что это он показывает глубину и сложность человеческой натуры, в частности, простой русской женщины?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
