— Верующему человеку категорически запрещено вступать в связь с замужней женщиной. Это так же невозможно, как с родной сестрой.
— Гениальное решение проблемы — трахаться со мной и периодически предлагать меня своим благородным друзьям.
— Синди, ну почему ты стремишься все опошлить! Как тогда в самолете — пописать в небо. Оно не создано для этого!
— Небо создано для жизни. А в жизни есть все. Ты же просто ханжа, который строит из себя праведника.
— Я лишь стремлюсь к праведности...
— О'кей! Я тебе не любовница, а близкий, дорогой человек. Как же называется то, чем мы занимались с тобой в самолете?
— То, чем мы занимались в самолете, называется развратом.
— А я думала — любовью...
— Любовью можно заниматься только с женой. Это единственные сексуальные отношения, освященные Богом.
— Ну, женись на мне, если так необходимо.
— Наконец-то ты дошла до главного.
Опускаю глаза на бледный артишок между розовыми ломтями рыбы. Эфраим по-своему понимает мой взгляд. Подзывает официанта, просит подогреть.
— Синди, не хочу тебе лгать. Я никогда не смогу оставить жену. Она — часть меня, как рука или нога.
— Или аппендикс.
— Неважно. Ты родишь ребенка, а Равиэла будет одинокой и несчастной всю жизнь. Я не смогу жить с ощущением вины! Если бы мы имели детей, мне было бы гораздо легче оставить жену... Возможно, мои слова звучат парадоксально...
— Более парадоксально, что ты подарил мне кольцо. По законам еврейской семьи таким образом жених покупает невесту. Забыл?
— Нет. Я совершенно не думал об этом, когда дарил тебе перстень.
— Даже подсознательно?
— Не знаю...
— Где ты его купил?
— В Будапеште.
— — Ложь. Таких вещей в Будапеште не бывает, ты купил перстень в Израиле.
— Да... Когда уезжаю за границу, заранее покупаю подарок, потом обычно нет времени.
— Ты прекрасный муж.
— Да? Почему?
— Всегда думаешь о жене, возвращаешься домой с подарками.
— Равиэла очень любит меня. Она такая умница! В день свадьбы я обещал сделать ее счастливой, обещал много детей. Равиэла была красивой образованной девушкой из богатой семьи, а я бедным, ничем не привлекательным студентом. До сих пор удивляюсь, почему она согласилась выйти за меня. Ты не поверишь, я от счастья вырос после этого за год на целую голову.
— Почему ты выбрал жене перстень именно с этой монетой?
— У нее есть серьги с монетами времен Хасмонеев, кулон с монетой периода царствования Ирода, не хватало только перстня.
— ...Времен Маккавеев. Прямо не жена была бы, а экспонат для студентов-археологов. Потом купил бы ей цепочку на лодыжку с монетами царя Соломона.
— — Религиозные женщины не носят цепочек на лодыжках.
— Ах да! Это так сексуально, что религиозные мужчины бросаются в самолеты на поиски проституток.
— По-моему, это просто безвкусно.
— Или безыдейно. На тонкой красивой ножке цепочка выглядит очень изящно.
— Да, конечно, если не считать ассоциаций с обезьяной в цирке.
— А что плохого в чудной обезьянке Монике? Она приносит людям радость, смех, хорошее настроение. Своими милыми проказами она способна объединить сотни совершенно разных людей: религиозных, светских, бедных, богатых. Почему все должно быть серьезно и обоснованно?! Прилично, важно, солидно...
— Я вообще не люблю животных, они мне неинтересны.
— А кто тебе интересен?
— Человек... Его огромный мир... Я иногда думаю, как миллиарды миров существуют на земле и Бог способен соединять их...
— Или разъединять. С тобой все ясно, Эфраим. Давай выпьем за то, чтобы растопило все льды...
— Тогда уж лучше за освобождение от всемирного потопа. Об этом событии подробно написано в Торе.
— Да, действительно, и недавно недалеко от Кинерета нашли части корабля, очень похожего на ковчег Ноя.
— Серьезно?
— Вполне. Радиологическое исследование древесины корпуса подтвердило, что кораблю более пяти тысяч лет.
— Как же дерево не сгнило за тысячи лет?
'— Это же особенное дерево, может быть, то самое, что росло в Израиле во времена первого Храма и на торговле которым сделал свои миллионы царь Соломон.
— Синди, ты хоть немного любишь меня? Хоть чуточку?
— Не знаю... Вряд ли.
— Ну и не надо. Я так тебя люблю, что моей любви хватит на нас двоих! — Эфраим грустно смотрит мне в глаза, и я понимаю, что никогда в жизни не услышу ничего более правдивого и желанного. Хочется обнять его, погладить по голове, как маленького ребенка, и сказать: «Может, не стоит ничего усложнять, думать о будущем. Давай просто жить и быть счастливыми, что встретились». Однако это не поможет, потому меняю тему разговора:
— Расскажи, каким ты был в юности.
— В юности... Любил водить девушек в рестораны, дарить им подарки, красиво одеваться, в общем, производить впечатление... Однажды попал в связи с этим впросак. У меня была подружка — парикмахерша.
— Ты тогда уже стал религиозным?
— Нет... Ее звали Софи. Мы встречались несколько месяцев. Потом я ушел в религию, окончил университет, женился. Прошло лет шесть, я случайно оказался в городе моей юности и, конечно, вспомнил про Софи. Она по-прежнему работала в той же парикмахерской, замуж не вышла, увидела меня, страшно обрадовалась. Посидели в кафе. Мне захотелось купить ей подарок на память. Знаешь, что она попросила? Сейчас будешь смеяться.
— Тебя?
— Нет. Ножницы. Какие-то особенные, профессиональные. Действительно дорогие. Софи была абсолютно счастлива. Я, оказывается, исполнил ее многолетнюю мечту. Вышли из магазина, она бросилась мне на шею, начала целовать.
— Я ее вполне понимаю.
— Я тоже понял — ей хотелось как-то отблагодарить меня.
— Но твоя религиозность запрещала принимать ее поцелуи. Или было просто неприятно?
— Нет, приятно, но это уже интим, к тому же мы находились в центре города, на людной улице.
— Когда человек не влюблен, то осторожничает, сдерживает себя.
— Синди, ты не представляешь, сколько чувств ты пробудила во мне! Я словно вернулся в юность. Хочется рассказывать тебе истории, которые никто не знает. Поведать свои тайны... — Ришар усмехается каким-то своим мыслям.
— Ужасно интересно. А что было дальше с Софи?
— Ничего... Вернулась в свою парикмахерскую.
— Разочарованная?
