Мать долго молчала.
— Ты правильно поступаешь, — произнесла она наконец.
— Правда? Я думала, ты не одобришь, потому что я уже немолода. И ты считаешь меня неудачницей из-за моего развода.
Нора тяжело вздохнула:
— Мне никогда не нравился Люк. Ты это знаешь. К тому же брак — штука странная. Я всю веру вложила в твоего отца, а не в Господа, а твой отец разбил мне сердце. Я видела, что то же самое случится с тобой и Люком, но ты не слушала меня.
— Это не одно и то же, — возразила Изабел. — Па тебя обожал. Я обожала Люка. И не сразу поняла, что Люк обожает только себя.
— Так послушай меня сейчас. Я хочу извиниться. Потому что была не права, обращаясь с тобой так жестко. Мне приходится каждый день просить за это прощения у Господа. Но с этим Чарли ты поступаешь правильно. Нельзя посвящать остаток жизни еще одному мужчине, особенно такому, который ничем не желает пожертвовать ради тебя.
— Ма, я поверить не могу, что ты так говоришь.
— Иногда брак вовсе не столь уж священный институт. Вот, я сказала все, что думаю.
— Но почему ты не отвечала на мои письма? Я послала целый миллион. Тысячу раз звонила. Ты молчала.
— Не могла. Пока ты жила с Люком, я не желала в этом участвовать.
Изабел услышала гул голосов, шум включенного телевизора.
— Но теперь, — продолжала мать, — когда ты едешь в школу, может, я навещу тебя. Если захочешь. Все-таки мы родственники.
— Я хочу, — прошептала Изабел.
В утро ее отъезда по радио предупредили о дорожных пробках.
— Все стараются поскорее добраться до Кейп-Кода, — объявил диктор.
Сколько раз Изабел слышала это и мечтала удрать как можно скорее, и вот теперь все выходило совсем не так, как она представляла.
Оставалось только позвонить Люку. Когда он поднял трубку, до нее донесся детский плач и успокаивающий женский голос.
На мгновение ей стало больно и обидно, но она не собиралась этого показывать. Впереди у нее новая жизнь!
— Уезжаешь? Что же, счастья тебе, — пожелал Люк.
Они немного поговорили о том, где она будет жить и что делать, даже о Хлое, его милой малышке. Она только собиралась спросить его о работе, как он замолчал.
— Прости меня, Из, — прошептал он наконец. — Мне так жаль. Прости за все.
— Не стоит извиняться. Все это, кажется, было так давно.
Где-то прозвенел детский смех.
— Надеюсь, для тебя все обернется как нельзя лучше, — вздохнул он.
— И для тебя тоже. И по-моему, у тебя все прекрасно.
Повесив трубку, она поняла, что сгорает от нетерпения поскорее уехать. Все утро она провела в поисках фотографии, которую подарит Сэму. Изабел увеличила ее до восьми на двенадцать сантиметров. Снимок был черно-белым, и фон представлял собой игру теней. Ее любимый: только он и она. И хотя они не смотрели друг на друга, тесная связь между ними была очевидна.
«Некоторые связи невозможно разорвать», — написала она на обратной стороне и спрятала снимок в коробку со старым трансфокатором, который непременно пригодится Сэму. Туда же она сунула инструкции по его замене. Потом написала ему письмо. Несколько раз начинала и рвала бумагу. Наконец что-то начало получаться.
«Дорогой Сэм, мне нужно уезжать в школу, но это не навсегда. Что бы ни случилось, ты должен знать, что я тебя люблю. Что эта любовь до конца жизни. Я уезжаю не из-за тебя и не из-за твоего папы. Просто у меня появился шанс учиться дальше. Это мой новый адрес, а как только узнаю номер телефона, немедленно тебе позвоню. Надеюсь, ты тоже позвонишь мне, напишешь и даже приедешь. Жаль, что я не оказалась ангелом. Но это не означает, что в жизни нет волшебства. С любовью
Изабел.
P.S.
Это трансфокатор для твоего „Кэнона“. С ним ты сделаешь гораздо больше».
Через два часа за ней заедет Мишель, так что немного времени еще осталось. Вещи собраны.
День был ясным и жарким, небо словно выцвело. По пути к дому Сэма сердце болело от тоски, словно кровоточащая рана.
В доме было тихо. Шторы задернуты.
Она подкралась к полуоткрытому окну Сэма, встала на носочки и, заглянув в щелочку между жалюзи, увидела, что он мирно спит. Рот слегка приоткрыт, ресницы лежат на щеках. Ей так хотелось поцеловать его в лоб, взять за руку, услышать хрипловатый голос. Но она продолжала стоять, пытаясь запомнить его, жадно ловя каждую черту, которую никогда не забудет.
Она подошла к крыльцу. Можно позвонить в дверь и потребовать, чтобы Чарли пустил ее к нему. Можно постучать в окно и разбудить его. Можно остаться здесь и крикнуть, чтобы они вышли хоть на минуту и выслушали ее.
Она осторожно переступала через только что посаженные растения. Чарли способен открыться природе, но для нее закрыт. И как можно оставаться с таким человеком? Кроме того, весь Кейп-Код, весь этот городок словно превратился в указующий палец. Все старались напомнить ей о случившемся. О том, что она сделала. Она не может остаться…
Изабел осторожно подобралась к окну и постучала. Сэм вздрогнул, рассерженно дернул за шнур жалюзи, и она поманила его.
Он распахнул створку.
— У тебя нет времени притворяться, будто ты зол на меня, — поспешно сказала Изабел.
— Я не притворяюсь. И действительно зол на тебя.
— Знаю.
Она попыталась коснуться его волос. Но он решительно отступил.
— Почему бы тебе просто не уйти, если все равно уезжаешь?
— Я пришла попрощаться. — Она сунула пакет в окно: — Я кое-что тебе написала. А внутри трансфокатор. Хороший. И снимок, который я хочу тебе подарить.
Сэм часто заморгал.
— Ненавижу тебя. Убирайся.
— Послушай меня, Сэм. Я знаю, что ты вовсе не ненавидишь меня. Разве что сегодня, но так будет не всегда. А вот я буду тебя любить всегда. И постараюсь узнавать, как ты живешь. Буду звонить и писать тебе. А ты можешь позвонить и написать мне. Я знаю твой адрес и как только куплю телефон, пришлю тебе номер.
— Я никогда не позвоню. И не напишу.
Она услышала шум на крыльце соседнего дома. В любую минуту Чарли может встать, и если найдет ее здесь, начнется ссора.
Она попыталась коснуться лица Сэма, но тот оттолкнул ее руку.
— Ты не ангел! — отрезал он.
— Я никогда этого не утверждала. Напиши мне. И позвони, если сможешь. Я люблю тебя, Сэм. Очень.
Она повернулась и пошла прочь. Но услышала за спиной топот. Это Сэм выбрался из окна и бежал за ней босиком.
Она остановилась и присела на корточки. Он бросился ей на шею. Худые плечики тряслись от рыданий.
