Марионетта протянула руку и нежно пригладила кудри Микки.
— Почему? — поинтересовалась она. — Почему ты пошел на такой ужасный риск? Если бы Моруцци узнали, какую роль ты здесь сыграл…
— Ну как же ты не можешь сообразить? — Он поднес ее руку к своим губами, не отрывая от женщины взгляда. — Я сделал это для тебя, потому что я тебя люблю. — Микки наклонился и дрожащими губами тихонько поцеловал ее в здоровую щеку, стараясь не касаться ее рта.
Ей безумно хотелось притянуть его к себе, прижаться губами к его губам, но она не могла. Еле заметная слеза скатилась по щеке и запуталась в шраме, который защипало от соли.
— Мне пора идти, — сказал Микки. — У нас работа.
Марионетта вздохнула и откинулась на подушку, наблюдая, как он натягивает джинсы. Он послал ей воздушный поцелуй и отправился в ванную комнату на лестничной площадке. Она слышала, как, проходя по гостиной, он крикнул Питеру, чтобы тот вставал, а затем стоны и ворчание просыпающегося Питера.
Через полчаса Микки и Питер, оба вполне респектабельные в галстуках-бабочках и черных пиджаках, собрались уходить. Питер молча упаковал свой саксофон, пока Микки и Марионетта шептались, прощаясь в дверях спальни.
— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — с беспокойством спросил он.
— Конечно, — ответила она.
— Я тебя люблю.
— Знаю. Я тоже тебя люблю.
Питер Трэвис демонстративно кашлянул и взглянул на часы.
— Кончайте, Ромео и Джульетта, — сказал он. — Время вышло.
Микки нежно поцеловал ее в лоб и затем обнял, оторвав от пола.
— Все будет в порядке! — крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я знаю, все будет в порядке! — Он последовал за Питером к двери, успокоенный смехом Марионетты. — К черту Моруцци и Перетти! — воскликнул он, послал ей воздушный поцелуй и исчез.
Она слышала, как они спустились с лестницы, борясь с футляром саксофона, и как Питер насмешливо пропел: «Друг друга любят дети главарей, но им судьба…» Потом их шаги прозвучали в холле внизу и смолкли.
Марионетта медленно вернулась в спальню. Она машинально прибралась, заправила постель, раздвинула занавески. Внизу, на Бродуик-стрит, было тихо — видимо, сказалось сочетание воскресного утра и крепкого февральского мороза. Редкий прохожий заходил к продавцу газет на углу Лексингтон-стрит, но ни один не поднял головы на дом напротив и не увидел в окне бледное лицо Марионетты, бессмысленно смотрящей в пространство. Там, за Лексингтон-стрит, находилась Брюер-стрит, а чуть дальше — квартал Сент-Джеймс, ее единственный настоящий дом, картины и запахи ее детства, отец и брат… Так близко и так далеко. Она может надеть пальто и пешком пройти до знакомого двора за несколько минут, но на самом деле расстояние между богемной квартирой музыкантов и домом, где она выросла, огромно.
Марионетта вздохнула и отвернулась от окна. Нет смысла мечтать о доме или вспоминать, как все было. С этим покончено. И с ее нынешней жизнью тоже. Она подумала о «Ромео и Джульетте». Она смотрела вместе с матерью экранизацию этой трагедии Шекспира, когда была еще ребенком. Лесли Хоуард довольно неубедительно играл Ромео, а Норма Ширер — томную Джульетту. Марионетта пошла в гостиную, достала тяжелый том с полки над пианино и принялась его листать. «Ромео и Джульетта». Она нашла нужный отрывок, строки из пролога, который цитировал Питер Трэвис на лестнице. Это ей кое-что напомнило. И верно, вот эти строки:
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец непримиримой розни.
Вздохнув, она резко захлопнула книгу и вернула ее на полку. Пора было уходить.
Марионетта натянула брюки и красный свитер, принесенные Вики. Она отошлет ей вещи позже. У нее самой не оказалось верхней одежды, так как она умолила Микки избавиться от драного манто, в котором здесь появилась. Оно висело в шкафу, подобно злому зверю, и напоминало ей о Барти. Теперь она достала куртку Микки. Рукава слишком длинные, но ничего не поделаешь. Под кроватью женщина нашла сумку, пролежавшую там все это время. Открыла и обнаружила несколько фунтов. Уже хорошо. Не придется брать деньги Микки. Марионетта прошла к шкафу и сняла с верхней полки сверток. Это была деревянная кукла, все еще завернутая в рубашку Микки. Она на секунду прижала ее к себе, спрятав лицо в ткань рубашки, вдыхая запах прокуренных клубов и лосьона после бритья. Медленно развернула куклу, оставив рубашку на кровати, и распутала нитки. Она подняла куклу, позволив ей немного поплясать в голубом свете спальни. Игрушка напомнила ей странное маленькое потустороннее существо с ярким пустым личиком. Потом снова свернула нитки, согнула кукле ноги и положила ее в сумку.
Оставить записку или нет? Что она может написать? Лучше просто исчезнуть. Микки поймет, или, по крайней мере, ему будет казаться, что понял. Он станет думать, что она не может жить с Моруцци, поскольку это имя всегда будет стоять между ними, что она поступила непорядочно, не отважившись сказать ему в лицо, что у них ничего не получится. Но Марионетта оставляет Микки Энджела вовсе не по этим причинам.
Она закрыла дверь квартиры и спустилась вниз. Странное ощущение — оказаться за дверями квартиры. Это жилье так долго было ее Раем, свидетелем ее счастья. Марионетта подняла голову. Не стоит сейчас об этом думать, вспоминать прошлое, жалеть о том, что могло бы быть. Она толкнула входную дверь и вышла на улицу. Холодный воздух обжег ее лицо, и женщина быстро направилась на Полэнд-стрит, прочь от Сохо. Пока Марионетта шла, в ее голове звучали недавно прочитанные строчки Шекспира, они приобрели для нее новый смысл. Да, она поступила правильно. Она должна оставить Микки Энджела, должна положить конец этой сумасшедшей круговерти обмана и страха, иначе они оба погибнут. Необходимо пожертвовать своей любовью ради того, чтобы и ей и ему остаться в живых.
Мимо медленно проехало такси с горящим желтым сигналом. Марионетта махнула рукой, и водитель остановил машину.
— Куда, золотко? — спросил он.
Глава десятая
февраль 1954 года
Альфонсо Моруцци, по-видимому, смотрел в окно и видел подъехавшее такси, потому что, когда Марионетта вышла из лифта на четвертом этаже, он уже ждал ее.
Старик приподнял брови при виде слишком большой красной куртки и брюк не по росту. Марионетта сейчас вовсе не походила на ухоженную женщину в манто, посетившую его перед Новым годом.
— Итак… ты вернулась, — наконец произнес он.
— Я должна с вами поговорить.
Он стоял неподвижно, без всякого выражения на лице.
— Пожалуйста! — добавила она.
Альфонсо молча открыл ей дверь в квартиру, и она вошла.
— Дорогу знаешь, — заметил хозяин.
Он усадил ее у камина, вежливо принял от нее куртку и предложил выпить.
