Она послушала их песни, они ей понравились, и с этого дня Лиз стала приезжать на байкерское поле почти каждый день. Только теперь она брала с собой выпивку и небольшую палатку. Сама не пила, отдавала бутылки в общий котел, ни с кем не разговаривала, только слушала других. На ее измученном лице блуждала таинственная улыбка, и большинство байкеров считало, что она постоянно на порошке.
Как-то Лизбет стало плохо, и она отошла за палатку, где ее вытошнило какой-то зеленью. Сие неприглядное увидел какой-то малый лет двадцати пяти, удивительно похожий лицом на Роджера, даже такой же прыщавый. Лизбет аж вздрогнула от такой схожести.
— Чего, тетка, — спросил малый, — переширялась?
Она виновато улыбнулась в ответ.
Похоже, что малый сам был после дозы, а оттого веселый. Это его и отличало от Роджера. Тот не был веселым никогда.
— А хочешь, тетка, я тебя трахну? — спросил малый, любящий в этот момент весь мир. — Поди, лет десять тебя никто не трахал.
— Больше двадцати пяти, — ответила Лизбет.
— Да как же ты выжила? — изумился парень.
Она пожала плечами.
— Как-то…
— Так хочешь?
И вдруг неожиданно для себя она ответила: «Давай», — и полезла в палатку. Внутри парень уже не был таким веселым, тем не менее он ухватил Лизбет за зад и принялся расстегивать молнию на своих джинсах.
А она представила, как ею овладевает сын. Тотчас желудок ответил спазмом, и ее чуть не вытошнило здесь же.
— Ты прости меня! — оттолкнула Лизбет парня. — Не смогу я!
— А мне как быть? — вскинулся малый. — У меня прибор наизготовку!
— Прости! — Она вытащила из сумки все, какие были, деньги и сунула ему. — Пойди, найди какую-нибудь красивую девчонку и пригласи ее куда-нибудь. Зачем я тебе, старуха? Я скоро умру!..
Он взял из ее руки деньги, сказал напоследок: «Прощай, бейби», — и со спущенными штанами вылез из палатки.
Лизбет легла на надувную подушку и подумала о сыне. Подумала самую малость, а слезы на глаза пришли.
На следующий день она заперла «Харлей» в гараж, надела вместо кожаной куртки старомодную кофту и на такси приехала в клинику. Сегодня, впрочем, как и всегда, она стоически переносила процедуру химиотерапии.
— Гениальная женщина! — восхищался доктор Вейнер…
* * *
К концу их совместного существования Лийне завяла, словно перележалая дыня. Девять лет она не знала мужчины, а оттого что-то нарушилось в ее организме, она стала безразличной почти ко всему, кроме еды.
Иногда Роджер просыпался среди ночи и наблюдал у открытого холодильника женщину, пожирающую сервелат прямо от батона. Холодный свет морозильника падал на ее большое обнаженное тело, и Костаки про себя отмечал, что огромные груди финки стали еще более огромными, только теперь не смотрели сосками в небо, а мертвыми глазами свисали к пупку, как охотничьи трофеи.
«Бр-р-р», — ежился Роджер, наблюдая, как в глотке Лийне вслед за сервелатом исчезают вчерашние спагетти с маринованными огурцами.
Она могла выпить до трех литров молока за один присест.
Роджер одновременно и боялся ее, и восторгался!
— Тебе надо выступать на конкурсах «Кто больше съест»! — предлагал он. — Имеешь шанс!
— Ты так думаешь? — вяло отзывалась Лийне.
— Определенно! Ты знаешь, я уезжаю…
— Куда? — поинтересовалась она, запуская указательный палец в банку с малиновым джемом.
— В Лондон.
— Надолго?
— Навсегда. Меня пригласили в Национальный оркестр. Это большая честь!
Она громко отрыгнула.
— Бросаешь, значит?
— Я же тебя никогда не любил!..
— Ты очень жестокий человек! — из ее глаз вытекли две огромные слезины и скатились в мороженое. — Ты превратил меня в корову, у которой нет молока. Она все жрет, а молока все нет! Вот дура, не понимает, что сначала необходимо отелиться, а потом и молочко появится!
— Посмотри на себя в зеркало! — разозлился Костаки. — Ты хочешь, чтобы твой ребенок походил на тебя?
Она завыла от ненависти к нему и к себе.
— Заведи себе собачку! — посоветовал он. — Вместе жрать будете!..
В последнюю ночь перед отъездом, когда Роджер спал и ему грезились музыкальные триумфы, она чуть не перегрызла бывшему другу горло. Вцепилась зубами в кадык, зарычала и рванула что было силы.
Он проснулся от страшной боли и, увидев ее с окровавленным ртом, наотмашь ударил Лийне кулаком в лицо. На мгновение ему показалось, что это и не лицо вовсе, а задница! Она рухнула с кровати на пол, он прыгнул следом, чтобы добить, но жирная финка уже вовсю храпела, а из кровавого рта рассеивались по комнате коньячные молекулы.
На следующий день она провожала его в аэропорт. Шла за ним с его чемоданами действительно как корова и приговаривала:
— Ты английская свинья!
Он кивал, соглашаясь.
— Подонок!
— Да-да…
— Ты украл мою жизнь!
— Да-да…
Взлетая, он вдруг подумал, что будет скучать по ней. Роджер закрыл глаза, пытаясь представить себе ее лицо, но воображению представлялась только огромная задница. Далее он заснул…
Она сутки просидела в аэропорту и все глядела в небо, куда вознесся ее возлюбленный…
Как-то раз, зайдя к Мушарафу купить какую-нибудь антикварную мелочь, Роджер по приглашению индуса спустился с ним в офис попить кофе да поболтать о том о сем. По телевизору шли новости изо всех горячих точек мира. Мужчины обсуждали политику Британии, когда в завершение новостного блока показали сюжет о чемпионате мира по пожиранию хот-догов.
На экране возникло женское лицо с открытым ртом, в котором исчезали с невероятной скоростью вереницы сосисок, а голос диктора сообщил, что на сей раз победила финская девушка Лийне Коломайнен.
— Я с ней жил девять лет! — вскричал Роджер, напугав Мушарафа. — В Хельсинки! Это я ей посоветовал участвовать в соревнованиях!
— Ты ее любишь? — поинтересовался индус.
— Что ты!.. — махнул рукой Костаки.
— Мне такие женщины нравятся! — сказал Мушараф, и его черные глаза заблестели.
— О чем речь? — хохотнул Роджер. — Поезжай в Хельсинки в турпоездку! Адрес ее я тебе дам!
— И что я приеду? Она меня взашей вытолкает!
— Не вытолкает!.. Скажешь, что от меня!..
— И дальше что?
— Теперь слушай меня внимательно! — поднял указательный палец Роджер. — Главное, — он понизил голос, — главное, чтобы она выпила пятьдесят граммов коньяка!..
