В частности, есть рассказ о том, как ангел явился святой по имени Вероника. Ангел подарил ей кусок ткани, сказав, что это часть одежд Бога, и она должна вытереть им лицо осужденному Иисусу Христу, когда он будет идти к месту казни. Считается, что в награду за ее милосердие отпечаток лица Иисуса остался на ткани.
— Как на Туринской плащанице, — произнесла Сенека.
— Если это тот самый плат, — заговорил Мэтт, — то почему его требуют уничтожить? Я бы предположил, что он должен считаться священной реликвией и почитаться церковью.
— Он ею и был, и остается. В чем и проблема.
Сенека повернулась к Элу.
— То есть Вероника и плат существовали? — Она подняла руки. — А что с той фразой, на которую мы продолжаем натыкаться?
— Ангел приказал Веронике сжечь платок сразу после того, как Христос вознесется на небо.
— Она этого не сделала.
ОТВЛЕКИТЕ ЕЕ!
2012, Багамы
Скэрроу ворвался в конференц-зал Ацтеки, где его дожидался Койотль. Скэрроу сжал кулаки, его лицо пылало от гнева. Он сделал глубокий вдох.
— Как?
— Застрелен, — ответил Койотль.
— Его отправили с простой задачей. Убить их и избавиться от тел. — Скэрроу с трудом сдерживался, чтобы не взорваться. — Дай-ка я обрисую картину. Мы имеем дело с женщиной, которая пишет статьи для научного журнала, и мужчиной, который кропает всякий вздор. Они не тренированные ассасины, не армейские коммандос, не полицейский спецназ, не секретные агенты, не наемные убийцы, не гангстеры, не Икс-мэны, наконец! И они избежали не одного, не двух, не трех, а уже четырех покушений на их жизнь со стороны одной из самых богатых частных организаций в мире. Или они самые удачливые люди из всех когда-либо живших, или мы совершенно некомпетентны. Что выбираешь?
— Ну, Хавьер…
— Не имеет значения. Ответ таков: они потрясающе везучи, а я окружен дилетантами. Мы потеряли апостола. Краеугольный камень моей Миссии! — Скэрроу прижал ладони к глазам и стал делать ими круговые движения, стараясь массажем отогнать боль разочарования. — Средства массовой информации со всего мира готовятся сфокусировать свое внимание в точке, где я совершу главное жертвоприношение и неопровержимо докажу, что путь Миссии Феникса — единственный, который может выбрать человечество, чтобы избежать глобальной катастрофы. Несчетные миллионы долларов потрачены, чтобы это осуществилось. У нас есть только один шанс. Ничего нельзя будет ни повторить, ни исправить, — Скэрроу потер лицо ладонями. — И мы позволяем двоим…
— На самом деле троим, — тихо сказал Койотль.
Скэрроу сделал еще один глубокий вдох.
— Да, ты прав. На нашем пути стоят три человека. — Он на секунду задумался. — Расскажи мне, что ты знаешь об их третьем друге. В деталях.
Койотль заглянул в лежащие перед ним записи.
— Его зовут Альберт Палермо. Он отец Сенеки Хант и бывший директор государственного агентства. Он бросил ее мать вскоре после рождения дочери. И до недавнего времени не появлялся.
— Почему он вернулся?
— Недавно он вышел в отставку и, похоже, просто хотел наверстать упущенное и познакомиться с дочерью.
— Хочешь сказать, безошибочно выбрал момент?
Койотль кивнул.
— О каком правительственном агентстве идет речь?
— Это был крепкий орешек. Потребовались ресурсы многих военных подрядчиков из Консорциума Гровса, чтобы собрать по частям общее представление о нем. Палермо был директором группы под названием ИЛИОН — Интернациональная лига исследований оборонительных нововведений. Ее финансируют совместно правительство Соединенных Штатов и несколько союзников. ИЛИОН была основана во время холодной войны как мозговой центр, изучавший Советы. Сейчас ее главная цель — искать альтернативные меры защиты против терроризма. Она контролирует мощную сеть сбора разведывательной информации.
— Значит, он помог им вычислить связь между ограблениями могил благодаря своим контактам в ИЛИОН?
— Да.
— Это нехорошо. Это создает целый комплекс новых проблем. Нам придется прекратить попытки устранить ее. Ликвидация ее или ее отца привела бы к расследованию, которое может каким-то образом выйти на нас. Это привлечет к нам нежелательное внимание, прежде чем мы достигнем своей цели. Нужно отвлечь ее до тех пор, пока великое событие не произойдет. После этого и она, и остальные двое — все будет неважно.
— Что вы предлагаете?
Он подошел к копии мексиканского Камня Солнца на задней стене конференц-зала. Он больше не мог себе позволить тратить на это драгоценное время. Неожиданно ему пришло в голову, что он подходил к этому с неправильной стороны. Он повернулся к Койотлю.
— Где она сейчас?
— Все еще в Панаме, вместе с Палермо и Эверхартом.
— У нее есть еще родственники?
— Ее мать жива, но недееспособна. Она находится в лечебнице в Майами.
— Нам надо сделать две вещи. Во-первых, устроить так, чтобы у нее появилась необходимость вернуться к матери.
— Как?
— Ты сказал, что ее мать больна? Позаботься, чтобы ей стало хуже. Чем бы она ни страдала, ее состояние должно стать критическим. Поговори с нашими врачами.
— Считайте, что уже сделано. — Койотль встал, чтобы выйти, но задержался. — Хавьер, я хотел сказать еще одну вещь. Ваш выбор последнего апостола великолепен. Он будет вам очень полезен.
Скэрроу широко улыбнулся. Его гнев растаял при мысли, что тот, кого он избрал, является самым подходящим кандидатом на эту роль.
— Нет ничего слаще мести, Койотль, — он провел рукой по гладкой поверхности стола.
— Вы собираетесь заменить Иди Амина кем-то другим, чтобы сохранить число двенадцать?
— Нет. Слишком поздно. Будем продолжать с одиннадцатью. Нельзя терять время.
— Вы сказали, что надо сделать две вещи. Какова вторая?
— Ты должен доставить Сенеку Хант ко мне.
ПРИЗРАК
2012, Багамы
Гровс смотрел в зеркало, не узнавая своего лица. Куда девался мужественный крепкий ковбой, которому не страшны были ни кровожадные апачи, ни свирепые мексиканские бандитос? Где мужчина, который перетрахал бесчисленную череду шлюх, не пропуская ни ночи, и пил за десятерых? Что случилось со всемирно известным промышленником и магнатом, чьи интуиция и проницательность создали миллиардное состояние и вызвали уважение и зависть всего мира?
Скэрроу превратил его в призрак, что сейчас отражается в зеркале.
Гровс распахнул халат из бамбуковых волокон и дотронулся до шрамов — едва заметных остатков тех, что должны были свести его в могилу. Вот они — не обман, не галлюцинация, совершенно реальные. Но он не Бог, что бы там ни говорил Скэрроу.
