С чувством щемящей тоски смотрел вслед жиденькой цепочке бойцов, потянувшихся к землянкам. При себе оставил, определив в ординарцы, Имашева. Тимчук и Туманов ранены, о Богданове ничего не знал даже Махтуров: потерялся где-то в бою.
Привычно выбрал для себя офицерский блиндажик, спустился внутрь.
— Давай, Куангали, затапливай, будем обеда дожидаться.
Не раздеваясь, не обращая внимания на беспорядок, учиненный загребущими, тороватыми руками, повалился на койку. Думать ни о чем не хотелось. Теперь от него ничего не зависело.
Часа через полтора вернулся Махтуров. Присел на краешек, сообщил буднично, глядя куда-то в сторону:
— Там Богданова нашел. Осколком ему все левое бедро разворотило. И в плече пуля. Осколком-то, видать, после достало, как уже раненый лежал. В беспамятстве его понесли. Туманову тоже зад прострелили, и по лопатке пуля чиркнула. Сигани наша гордость батальона в сугроб секундой позже, и все — уложил бы его Сачков вместе с Маштаковым.
Павел не ответил. Входная дверь отворилась, и в блиндаже появился Заброда.
— Ты что, Колычев, в бардаке разлеживаешься? Пьян, что ли? Поднимайся быстро. Комбат вызывает, — и в сторону Имашева грозно: — А ты чтобы через полчаса порядок здесь полный навел. Своих обязанностей не знаешь? Так я тебе их напомню. И чтоб тепло, как у Дуньки под одеялом, было. Понял?
Глава пятая
Колычев не знал, что в ночь, когда штрафники меняли на передовой стрелков, на исходные позиции под Маленичи поступил не весь батальон. Четыре роты — Трухнина, Харина, Наташкина и Кужахметова, приказом командующего армией, поступившим в штаб батальона в последний момент, были направлены на участок левофланговой дивизии, стоявшей в обороне на стыке с соседней армией. С ротами отбыл помощник начальника штаба капитан Доценко. Перед штрафниками ставилась та же задача — пробить брешь в обороне противника. Боровицкий ему об этом ничего не сказал. Возможно, думал, что Колычев в курсе. Но когда Павел с Забродой добрались до штаба, там их из командиров рот поджидал лишь один Упит.
Балтус, не поднимаясь из-за стола с телефонным аппаратом под рукой, сухо выслушал их доклады о прибытии. В двенадцать ноль-ноль он доложил командиру корпуса о взятии Маленичей и получил приказ не останавливаться, развивать наступление в направлении на Никольское. Но наступательный порыв штрафников, докатившись до лесозавода, выдохся. Роты понесли значительные потери, людям требовался отдых. И он отдал приказ закрепляться в населенном пункте. Вызвал командиров рот, чтобы детально прояснить и обсудить сложившуюся обстановку, ознакомить с условиями новой задачи.
Говорил громко, подчеркнуто бесстрастно.
— Противник отошел в населенный пункт Никольское. Там у него гарнизон… — и далее все, как по уставу: численность, система огневых средств, задача.
В душе у Колычева накапливалось раздражение против комбата. Артиллерия, минометы, средства усиления… И ни слова о прошедшем трудном двухдневном бое, в который штрафники были брошены с колес, после изнурительного ночного марша и холодной ночевки в снегу под открытым небом. Была ли в том суровая необходимость?
В который уже раз он думал о том, что бой за Маленичи по сути дела — это разведка боем, причем не подготовленная. Серьезного наступления на этом участке командование не планирует и не планировало, иначе в прорыв пошли бы уже резервные части. Бой местного значения, за который заплачено большой штрафной кровью.
— Товарищ майор, от рот взводы остались. Еще один бой, и наступать не с кем будет, — поднимает голос Заброда. И Павел слышит в нем подтверждение своим мыслям.
— Война без потерь не бывает! — болезненно реагирует Балтус. Вопрос о высоких потерях ему неприятен. Предъявляя его командирам рот, для себя он считает их несправедливыми, но неизбежными. Редкий командарм признает штрафников за своих. Пришли и уйдут, выполнив свою часть общей задачи. Временно подчиненные — у кого за них голова болит?
— Как говорил Суворов, уступленный пост можно занять снова, а потери невозвратимы, — как бы в ответ на свои мысли, замечает Упит. Получается некстати, потому что двусмысленно. Балтус усматривает в его замечании все тот же, неявно прозвучавший в словах Заброды упрек в неоправданности понесенных потерь.
— Капитан Упит, старший лейтенант Заброда. Это похвально, что вы знакомы с суворовской наукой побеждать. Научились бы еще и воевать по-суворовски. Был приказ командования — взять Маленичи любой ценой. И он выполнен, — занервничав, Балтус поднялся из-за стола. — Суворов был генералиссимус и был волен сдавать и брать посты. Но, во-первых, я что-то не припомню, чтобы он что-нибудь сдавал, а во-вторых, штрафные батальоны созданы для того, чтобы только брать. Отдавать у нас права нет. Это крепко-накрепко должны усвоить не только вы, капитан Упит и старший лейтенант Заброда, но и все ваши подчиненные.
Балтус перевел сузившийся горящий взгляд на Колычева.
— Комроты-два! Вы думаете по-другому?
Павел давно подметил, что при командирах рот Балтус избегает при обращении к нему называть его по званию.
— Никак нет, товарищ майор.
Балтус переводит взгляд на Заброду.
— Вторая рота из-за двух десятков трусов и паникеров могла быть смята, и вы, товарищ старший лейтенант Заброда, имели возможность убедиться в этом наглядно.
— А по-вашему, это по-суворовски — с винтовкой переть на дзоты? — запальчиво возражает Заброда. — У немцев артиллерия, минометы… А где наши? У нас что — сорок первый год, и мы отступаем? Ничего нет. Это побоище, а не бой. Еще и пулеметы сзади…
— Командованию виднее, это приказ, командир роты! А пулеметы я поставил не для того, чтобы вас пугать. И они свое дело сделали. Это все. Капитан Упит, старший лейтенант Заброда — свободны! Идите, готовьтесь к завтрашнему наступлению. Комроты-два! Задержитесь!
Павла кольнуло недоброе предчувствие.
— Капитан Сачков на твоих глазах погиб?
У Павла дрогнуло и остановилось сердце.
— Что?! Сачков убит?
Балтус, унимая раздражение, подозрительно-недоверчиво посмотрел ему в глаза.
— Убит. Только вот кем?
— Я видел Сачкова только один раз мельком. Когда они бежали в атаку вместе с Забродой. Больше не встречались.
— Значит, не видел?
— Меня оглушили в траншее, товарищ майор. Не помню, сколько там без памяти провалялся. Когда очнулся, бой уже в селе шел.
— Капитан Сачков погиб в порядках твоей роты. И, кажется, не без помощи твоих бандитов. Ну, да ладно, разберемся. Сколько у тебя в строю осталось?
— Со мной тридцать девять человек
— Никольское будут брать другие. Ты останешься на охране штаба. Ясно?
«Охрана штаба — это что, негласная поднадзорность у особого отдела?» — мелькает тревожная мысль.
