— Стой! Лицом к стене!
Дверь немного отворилась. В проем просунулась краснощекая, красноносая голова в военной шапке.
— Доставил! — коротко доложила голова.
— Заводи, — сказал Чалов.
Голова исчезла, дверь открылась. В комнату вошел невысокий мужчина, а за ним и обладатель краснощекого лица — сержант с погонами внутренних войск.
Сержант плотно закрыл за собой дверь и остался стоять у входа.
Вошедший мужчина, лет тридцати с виду, одетый в коричневое драповое зимнее пальто с черным цигейковым воротником, темно-серые брюки и зимние шнурованные ботинки, снял шапку с коротко стриженной головы.
— Прибарахлился уже? — Чалов оценивающе оглядел его одежду. — Хорошо. — Он небрежно махнул рукой. — Подойди сюда, формальности доделаем. — Затем он вопросительно посмотрел на сержанта и уточнил: — Документы?
— Уже у него, — ответил сержант. — Деньги тоже.
— У тебя? — Чалов глянул на мужчину.
— Так точно, у меня, — ответил тот.
— Хорошо, — кивнул Чалов. — Тогда начнем. — Он пододвинул к себе фанерный ящичек. — Так, посмотрим, что тут у нас имеется. — Он сковырнул пластилиновую печать, вытянул шнурок, фиксирующий крышку, и откинул ее.
Сначала Чалов извлек из ящичка небольшой сверток из желтой бумаги, а затем листок с описью хранимых вещей. — Та-а-ак, сверяем… — И разорвал бумагу на свертке. — Не густо тут… — Он пробежал глазами по описи и начал перечислять вещи, извлеченные из свертка, поочередно выкладывая их на стол.
— За номером один — часы «Командирские» на черном кожаном ремешке. Разбитые. — Чалов отложил их в сторону. — За номером два — листок отрывного настенного календаря с датой 17 января 1980 года. — Он покрутил его перед глазами. — Без каких-либо пометок. — И положил рядом с часами.
— Ого-о-о! — сказал стоявший у двери сержант. — Древний листочек, считай, антиквариат! Мне тогда только двенадцать лет исполнилось!
— Не мешай, — окоротил его Чалов. — За номером три — тоже бумажка. — Он развернул сложенный вдвое листок бумаги. — На листке написаны цифры… раз, два, три — пять цифр. Что за циферки, если не секрет?
— Банковский счет с миллионами! — зубоскалил сержант, стоя у двери. — Жаль я раньше не знал, что ты такой богатый, Шашкин! Ты бы у меня из ШИЗО (штрафной изолятор) не вылезал, пока все бабки мне на сберкассу не перекинул!
Мужчина огрызнулся, быстро глянув на сержанта, зло сверкнул глазами:
— А мне с тобой, начальник, общак делить не положено! Я тебя к себе на работу возьму! Будешь у меня шнырем (уборщиком) на хазе пахать!
— А ну-у-у, заткнулись оба! — повысил голос Чалов, затем строго взглянул на сержанта и с металлом в голосе сказал: — Свободен! Вали в роту!
— А за ворота его вывести?! — спросил сержант.
— Сам выведу! Ему бежать резона нет. Топай, я сказал! — Чалов указал пальцем на дверь.
Сержант хмыкнул и ушел.
— Так, что за цифры? — снова задал вопрос Чалов.
— Номер полевой почты.
Чалов молча кивнул, отставил в сторону ящичек и пододвинул журнал на край стола.
— Тогда все, Шашкин. Больше ничего нет. Забирай. Вот здесь распишись в получении. — Он ткнул пальцем в графу журнала и подал ручку.
Выполнив необходимые формальности, Чалов убрал журнал в ящик стола, надел бушлат и шапку.
— Пошли, Шашкин, на волю выведу.
Сразу же за порогом острыми иголочками в щеки впился мороз. Стужа полезла в рукава и за пазуху, быстро выгоняя тепло из-под непривычно свободной гражданской одежды.
Узкий проход с высоким кирпичным забором, отороченным сверху плотной бахромой из колючей проволоки, заканчивался воротами и калиткой у КПП. Чалов остановился на ступеньках небольшого зарешеченного крыльца, сделав рукой предупредительный жест.
— Стой, Шашкин, это уже не твое мероприятие.
По проходу шла колонна зэков. Створки тяжелых железных ворот были широко распахнуты. В зоне начинался обычный рабочий день. Зэки шли молча под клубами вырывающегося из ртов пара. Скрип снега под подошвами кирзачей заглушался лаем нескольких овчарок.
Леха смотрел поверх шагающего строя черных ушанок, но не в створ ворот, где для него уже ясно виделась долгожданная воля, а на плотно запертую дверь калитки.
Калитка — вожделенная мечта каждого обитателя зоны. Ворота — дело обычное. Каждый день с конвоем на работы и обратно — это, пожалуйста, через ворота. А вот калитка! Калитка! Через нее только на волюшку! Она, как обложка заколдованной книги, могла открыться лишь в назначенный час. И не было здесь, внутри унылого, отгороженного от прочего мира надела, по большому счету ничего главнее этого часа. Только с него могла начаться новая, годами выстраданная песня. Его мучительно ждали все, без исключения. И когда он пробивал, то ему безропотно подчинялись исполняющие службу вооруженные люди, которые тоже дожидались своего часа за этим же забором. Здесь у каждого свой час, по своей нужде, за свои заслуги… А забор, он с любой стороны забор, и неважно в этом случае, на кого брешут собаки — единственные постоянные обитатели зоны, не признающие времени, отбивавшие здесь свой пожизненный срок. Присаживаясь за задние лапы, псы рвались с тугих поводков конвоиров, раздирая шкуры строгими ошейниками, до хрипа надрывая глотки, отрабатывая и обороняя свое незыблемое право на пожизненный казенный паек. Они рвались на невыносимый, враждебный для них запах, привитый им еще в щенячьем возрасте, готовые вцепиться острыми желтыми клыками в обезличенный телогреечный пронумерованный поток, текущий сквозь их пожизненную территорию.
Наконец ворота сомкнулись за спинами последней шеренги, ограждая наступившее в зоне безмолвие от удаляющегося лая и окриков конвоиров.
— Давай на КПП, — сказал Чалов, пропуская Леху вперед себя.
Часовой у калитки — солдатик срочной службы, одетый в овчинный тулуп и также ждущий своего, высчитанного им до минут часа, с нескрываемой завистью смотрел на идущего рядом с прапорщиком человека.
— Стой, Шашкин, — сказал Чалов у КПП. — Подай документы к осмотру. — Он указал на небольшую форточку внизу решетчатого окошка.
Документы взяла появившаяся в форточке рука и вскоре возвратила их обратно.
— Открывай! — крикнул в окошко Чалов и взялся за скобу на калитке.
С металлическим лязгом щелкнул электрический засов. Тяжелая дверь калитки медленно подалась и открылась.
— Выходи, Шашкин, — воля! — Чалов пропустил его вперед и вышел следом.
Расчищенная от снега дорога вела к дымящему печными трубами поселку, затерявшемуся между невысокими, поросшими редколесьем сопками.
— Закуришь? — Чалов вынул из кармана пачку папирос и спички.
— Нет, бросил.
