— По поручению Нергаля Серпинер поддерживал связь с «Народной волей» и регулярно доносил о происходящем в посольство.
— Не думал, что они так далеко зайдут, — нахмурился Андрей Сергеевич. — Где он сейчас?
— Журналист? В камере. В Крестах. Пишет все по порядку. Я ему налил стакан водки, — оживился сыщик. Его лицо приняло вид таинственный, как если бы он делился с Дороховым профессиональным дознавательским секретом. — Серпинер и поплыл, наболтал с три короба. Скорее всего, у Нергаля среди террористов есть еще один информатор, так что он должен быть в курсе их ближайших планов. А что планы эти самые ближайшие, Серпинер не сомневается, — Мырлов посмотрел прямо в глаза Андрею Сергеевичу.
— Журналист что-нибудь об этом знает?
— Конкретно — нет, но щеки раздувает! — Мырлов отвалился от стола, с наслаждением закурил папиросу. — Сошка он мелкая, набивает себе цену. Такое случается сплошь и рядом: единожды предав, хочется выставить себя если уж не великим, то хотя бы крупным и кое-что значащим. Своего рода мания величия…
— А если он говорит правду? — усомнился Дорохов. — Уж больно, Иван Петрович, велика цена!
Сыщик пожал плечами.
— Как проверишь?.. Взять бы этого самого Нергаля да хорошенько потрясти, так нельзя! — он развел руками.
— А я, пожалуй, попробую! — Андрей Сергеевич поднялся со стула. — По крайней мере, поговорю.
— Попробуйте, — согласился Мырлов без особого энтузиазма, посмотрел на свои часы-луковицу. Было десять минут первого. — Пойду-ка я с полчасика вздремну. Есть у меня для такого случая укромный закуток. Глядишь, что-нибудь придумаю на свежую голову…
— Да! — спохватился Дорохов уже у двери. — Вы докладывали барону о наших подозрениях?
— И барону, и статс-секретарю Коханову… — Мырлов зевнул, прикрыв ладонью рот. — Государя сопровождают терские казаки и лично полицмейстер первого городского отделения полковник Дворжицкий. Я Адриана Ивановича хорошо знаю, все будет в полном порядке!
Выйдя из здания департамента полиции, Дорохов сел в свою пролетку, велел везти на площадь Исаакиевского собора, где располагалось германское посольство.
— Нергаль, — повторял он про себя, — Нергаль…
Андрей Сергеевич мысленно представил себе щуплого, невысокого человечка с лицом, неуловимо напоминавшим какую-то хищную птицу, попытался продумать заранее, как лучше построить разговор. Знакомы они были шапочно, встречались несколько раз на приемах, которые давались от имени государя императора, и только. Советник посольства никогда не выставлял напоказ свою принадлежность к германскому генеральному штабу, но и этого особенно не скрывал. На одном из приемов, когда оба выпили, Нергаль усиленно проводил мысль о том, что такие люди, как он сам и Дорохов, фактически и определяют политику своих государств. Не лишенный честолюбия, среди своих знакомых полковник называл Поля-Адольфа Гризо и генерала-лейтенанта сэра Генри Брэкенбери, руководивших, соответственно, разведками Франции и Великобритании, и явно почитал себя фигурой их калибра.
С каким-то смешанным чувством, сдерживая не свойственную ему нервозность, Дорохов поднялся по ступеням массивного, красного кирпича здания посольства, однако советника на службе не оказалось. Весьма обходительный — не в последнюю очередь из-за офицерской формы посетителя и его хорошего немецкого языка — дежурный секретарь был настолько любезен, что порекомендовал искать Нергаля дома и даже снабдил Андрея Николаевича адресом. Оказалось, что полковник жил на удивление близко от Фонтанки, так что Дорохову пришлось ехать назад к Цепному мосту. В центре города чувствовалось оживление, на перекрестках стояли городовые, навстречу его пролетке попалось несколько конных жандармов. Такое, отметил про себя Андрей Сергеевич, случается, только когда сам государь выезжает с визитом из Зимнего дворца…
Было около половины первого, когда государь-император вышел из Михайловского манежа, задержался на ступенях поговорить со знакомыми офицерами. Разводом войск он остался, как никогда, доволен. Оба батальона — и лейб-гвардии пехотного полка и лейб-гвардии саперный показали себя с самой лучшей стороны. Это и обсуждали. Толпа зевак по случаю развода войск собралась огромная. Стояли даже на Невском, в той его части, что идет от Гостиного двора до памятника императрицы Екатерины II. Чтобы избежать давки и неразберихи, весь район оцепили конные жандармы, особенно плотно они стояли в начале Казанской улицы и на перекрестке Малой Садовой и Большой Итальянской.
Закончив разговор, государь поднес руку к козырьку фуражки и, придерживая полы длинной шинели, направился к карете. Она была новомодная: низкая, на двух плоских рессорах, с вензелями золотом на густом синем фоне. На козлах, перебирая вожжи, уже сидел лейб-кучер Фрол Сергеев, постоянный ординарец Александра Кузьма Мачнев держал открытой дверь. Несколько поодаль, на радость публике, горячили коней конвойные казаки Терского казачьего эскадрона.
— В Михайловский! — крикнул государь Фролу и исчез в темной глубине кареты.
Кузьма ловко вскочил на козлы, конвой по ходу движения разобрался по местам. Все знати, что Его величество любит после развода войск заехать позавтракать к своей двоюродной сестре великой княгине Екатерине Михайловне. На этот раз к завтраку был приглашен и брат государя, великий князь Михаил Николаевич. Фрол гикнул, народ расступился, кортеж тронулся по Большой Итальянской.
Как Андрей Сергеевич ни старался подавить чувство тревоги, возникшая непонятно откуда нервозность не поддавалась, овладевала им все больше. Устал, бессонная ночь, говорил себе Дорохов, прекрасно понимая, что причина в чем-то другом, в странном, томившем его предчувствии. Открывший дверь немногословный, угрюмый слуга сказал, что господин Нергаль после обеда отдыхает, однако русский офицер не обратил на эти слова никакого внимания и просил о своем приходе доложить. Прошло несколько минут, прежде чем Дорохова препроводили в кабинет, где и просили обождать. Что-то по-немецки тяжелое и обстоятельное было в интерьере большой комнаты. На окнах висели напоминавшие столбы, тяжелые, темные гардины, вдоль стен стояла громоздкая кожаная мебель, и даже огонь в камине горел ровно и аккуратно. Одно слово: ordnung! — усмехнулся про себя Дорохов, но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел хозяин дома. Как всегда держа спину чрезвычайно прямо, в ботинках на высоких каблуках, он подошел к ожидавшему его Андрею Сергеевичу, протянул сухую, маленькую руку.
— Рад видеть вас, подполковник! — губы Нергаля сложились в приветливую улыбку, в то время как близко посаженные к носу глаза впились в лицо посетителя.
А он ведь нервничает, понял вдруг Дорохов, не знает, зачем я пришел. Может быть, ждет ареста? Любопытно! Вслух же он сказал:
— Прошу извинить, полковник, я без приглашения.
— Ну что вы! Для меня ваш визит — удовольствие. Ганс! — крикнул Нергаль. — Кофе и коньяк. Мой любимый, французский. Я даже догадываюсь о цели вашего прихода, — повернулся он к Дорохову. По-видимому, вполне дружественное начало разговора его успокоило, мышцы птичьего лица немного расслабились, напряжение покинуло глаза. — Зашли сказать: ауф видер зеен, не правда ли? Вы, господин Дорохов, счастливчик, получить назначение в Лондон есть большое везение! Когда уезжаете?
