Хорь завозился, поудобнее устраивая покалеченную ногу. Кажется, и на этот раз горяне выдюжили. Теперь можно и отдохнуть.
Кешка проснулся оттого, что солнечный луч, неведомо как пробравшийся сквозь занавески на окне, ласково и настойчиво щекотал лицо. Мальчик засопел и попытался отодвинуться в сторону, но тут громыхнула ведром вошедшая мать — и по избе распространился восхитительный запах парного молока. Кешка открыл глаза и, помаргивая от навязчивого лучика света, принялся наблюдать за матерью. Та осторожно, не торопясь, процедила молоко и повернулась к лавке.
— Вставай, лентяй! — скомандовала она, увидев, что сын не спит. — Уже все на ногах, один ты, лежебока, никак не раскачаешься.
— Сейчас — Кешка сладко потянулся и, соскользнув с лежанки, выскочил в сени. Там он несколько раз плеснул в лицо водой из стоявшей бочки и, утершись подолом рубашки, вернулся в избу.
На столе уже красовалась большая глиняная кружка с молоком, миска с гречневой кашей и большим ломтем серого, ноздреватого хлеба. Торопливо перекрестившись на висевшие в углу образа, Кешка уселся за стол, но тут с улицы раздался громкий свист, а затем и голос:
— Кешка, выходи быстрей, а то без нас на рыбалку уйдут! Мальчик в несколько глотков опростал кружку с молоком и, схватив кусок хлеба, бросился к двери.
— Куда?! — догнал его голос матери. — А есть кто будет?!
— Ну мам! — заныл Кешка. — Уйдут же! Батяня ждать не будет!
— Раньше вставать надо!
— Ну мам, — продолжал канючить мальчик.
— Ладно, — смягчилась мать. — Иди уж, все равно еда впрок не пойдет.
Но последних ее слов сын уже не слышал. Громко хлопнула дверь, простучали босые ноги по крыльцу, мелькнула в распахнутом окне белая головенка, и Кешка, хлопнув ладонью по плечу ожидавшего его Даньку, понесся вниз, туда, где голубело в утренних лучах большущее озеро и раздавался стук вставляемых в уключины весел. Рыбацкая бригада под предводительством Еремея Панкратыча собиралась на промысел. Больше всего на свете Кешка боялся опоздать. Ему стоило таких трудов уговорить батяню взять его и Даньку на рыбалку, не дай бог не успеть. Тогда Еремея Панкратыча уже ни за какие коврижки не уговорить.
— Заносите его сюда! — скомандовала Веда остановившимся у избы воинам.
Дружинники резво внесли окровавленное тело в избу. Веда смахнула с широкого стола посуду и жестом указала, куда положить вождя. Воины осторожно опустили Щена на стол и вопросительно уставились на целительницу.
— А теперь все вон! — скомандовала она, подходя к безвольно лежащему телу.
— Ты того, — приостановился один из ратников, — уж постарайся, ведунья…
— Я что сказала?! — От натянутого, как струна, голоса целительницы веяло такой силой, что дружинников словно веником вымело из избы.
Веда одним движением вспорола окровавленные куртку и рубаху, обнажая мускулистое тело. Под правой грудью Щена торчал обломок стрелы. Левая рука вождя была практически перерублена у плеча. Она держалась лишь на кусочке кожи да благодаря тугому рукаву кожаной куртки.
— Бан! — рявкнула Веда, поворачиваясь к двери.
— Да, целительница. — В избу робко ступил один из дружинников.
— Пошли людей к Савве! — скомандовала целительница. — И чтобы одна нога здесь, другая там! Передайте ведуну, что мне срочно нужна его помощь!
— Слушаюсь, целительница! — склонился в почтительном поклоне старший дружинник, пятясь задом из избы.
— И чтобы быстро! — крикнула ему вслед Веда. Хлопнула дверь, и за распахнутым окошком раздалась короткая команда. Следом простучали копыта пущенных вскачь лошадей.
Веда полностью отрешилась от окружающего. Она протянула руки, нащупывая точки жизненной силы вождя. Дело обстояло не то чтобы плохо, а очень плохо. Щен медленно и неотвратимо угасал. Он, видимо, до последнего держался в строю, подбадривая своих дружинников, и потерял тот запас сил, что позволял раненым противостоять смерти. Веда простерла руки над грудью умирающего. Находись в избе маг, он увидел бы, как ладони целительницы налились голубоватым светом и с них заструился поток света, окутавший безвольное тело вождя. Целительница щедро, без остатка, перекачивала жизненную силу своего организма в тело умирающего. Постепенно уличные звуки начали отдаляться, а в висках застучали частые и требовательные молоточки. Время замедлило свой бег, превратившись в тягучую, клейкую субстанцию, окутавшую целительницу и лежащее на столе тело вождя. Чувствуя, что не в силах стоять на ногах, Веда глубоко вздохнула и, качнувшись, легла на Щена. Его руки крепко обнимали безвольное тело, а струящиеся с них потускневшие потоки света из последних сил сдерживали рвущуюся наружу душу вождя.
Ур проводил безразличным взглядом мелькнувшего неподалеку в кустах бурундука. Этот теплый сезон выдался на редкость удачным. Лес был полон еды. В нем попадались даже северные олени, забредшие в эти места из тундры полакомиться грибами. Одного из них Ур сейчас и волок к стойбищу. Он без особого труда выследил этого глупого молодого самца, и еще солнце не успело двинуться на покой, когда Ур, напившись горячей крови и смастерив волокушу из двух небольших березок, уже возвращался назад. Ему предстояло спуститься в небольшой распадок, потом перевалить через один из его склонов. Ур остановился в том месте, где ему предстояло начать спуск, и прикинул, не лучше ли будет, не спускаясь с тяжелой ношей вниз, обойти распадок поверху. Если бы он был не один, то, не раздумывая, пошел бы обычным путем, но сегодня вождь племени Большой Гор не дал ему помощника из молодых парней. Все женщины, больные и дети были отправлены на заготовку ягод и грибов. Ур с детства не терпел эту работу, предпочитая монотонному и однообразному ползанию с плетеным коробом копье или дротик. Ну а если уж не требовалось мясо, а такие редкие дни случались, когда в ловчие ямы попадал медведь или лесной великан лось, тогда Ур вооружался острогой и шел к нижним перекатам за рыбой.
Ур немного подумал, в результате победили все-таки лень и тяжелая туша на волокуше. Ур решительно свернул налево и побрел давно не хожеными местами. В детстве Ур с товарищами любили играть на этом склоне, а когда наступало время сбора орехов и ягод, они всегда выполняли дневную норму. Здесь росло несколько старых, разлапистых кедров, которым северные ветры помешали вымахать вверх, как их собратьям в низинном лесу. Вот с этих-то кедров Ур с друзьями и снимали без особых забот каждый сезон богатый урожай. Ребята ревниво берегли свои угодья, и ни одна душа в племени не знала, откуда мальчики так быстро притаскивают полные короба кедровых шишек. С возрастом Ур все реже заглядывал в эти места. От их некогда дружной компании остались только он да Хромой Ро. Остальные — кто не перенес зимней болезни, кто не вернулся с охоты, а кто и сам стал предметом охоты. Хромого Ро когда-то звали просто Ро, пока он не побывал в объятиях бурого медведя. Большой Гор, после того как по следам истекающего кровью, страшно покалеченного охотника нашли хозяина леса, приказал разделать медведя на мясо, а Ро бросить здесь. Он посчитал, что охотнику уже не выжить, а может, решил, что калека племени не нужен. Тогда Ур впервые ослушался вождя и принес Ро в стойбище. Ро выжил, но стал Хромым Ро, а Гор затаил на Ура злобу. С тех пор и пришлось Уру охотиться по большей части в одиночестве. Незаметно охотник добрел до того места, где в небольшой ложбине склона прятались те самые кедры. Их прародитель — старый, могучий кедр с раздвоенной вершиной — стоял чуть выше своих отпрысков, и именно к нему направился сейчас, Ур. Но, продравшись через кустарник, он с огорчением обнаружил, что старик не выдержал борьбы с непогодой. Ур увидел лишь выворотень, бывший когда-то корнями дерева. По другую сторону от образовавшейся ямы лежал давно высохший, с осыпавшейся корой, трухлявый ствол. Ур шагнул было в сторону, как вдруг уловил слабый шорох, донесшийся из-под вздернутых к небу корневищ. Охотник вгляделся внимательнее. В темном зеве ямы виднелось что-то серое. А потом сверкнули два зеленых глаза. Ур шарахнулся назад и, запнувшись о волокушу с тушей, полетел вверх тормашками.
