Царев закрыл глаза. Открыл. Нет, все в порядке. Маркиза сидит на приступочке, рядом с ней — народ прихиппованный тусуется. Все в порядке.
Царев повернулся и пошел к Московскому вокзалу. В город со своей дачи он уже не вернулся. Как и предполагал.
* * *
Несколько алюминиевых трубок. Прорезиненное днище. Узкое и неудобной пластмассовое седалище. Одно-единственное весло.
Лео с Маркизой медленно плыли сквозь ночь. Конец августа. В это время года в Питере почему-то всегда пахнет дымком, к которому примешивается запах палой листвы.
— Васьки что-то не видно не слышно.
— Так позвони ему.
— Там Стадникова.
Изломившись невероятным иероглифом Маркиза запрокинула голову и теперь смотрела в небо.
Лео всегда удивляла ее способность комфортно устраиваться в минимуме пространства.
— Так тебе-то что?
— Не хочу… Слушая, а что это за звезда там?
— Где?
— А вон, яркая такая. Прямо над нами.
— Полярная, наверное. — Лео брякнул первое, что пришло на ум.
— Думаешь?.. Там катер впереди.
— Слышу. Успеем.
— Вот хреновина какая-то торчит. Давай здесь.
Лео обернулся через плечо. Краем глаза успел увидеть приближающийся конец трубы, торчащий из гранитной кладки. Ухватился за него, удерживая посудину у стены. Вокруг тихо поплескивала вода. Пахло болотом.
Уже с час Лео с Маркизой неспешно продвигались сквозь темноту августовской ночи по нечистым водам канала к Большой Воде, то и дело прижимаясь к набережной и пропуская бесчисленные прогулочные суденышки.
Вот и теперь мимо прошел, едва не задев бортом, катер. Нарочно в стенку втерли, суки. Здоровенный облом в светлой футболке крикнул Маркизе:
— Давай к нам, подруга. А то потопнешь в этой посудине!
Маркиза даже не пошевелилась. Клала она на все. Всегда клала. Делала, что хотела.
— А мне вчера на картах гадали, на Таро, — голос Маркизы в последнее время изменился, стал ломким, с причудливо скачущими интонациями. — Там тоже «Звезда» была, в раскладе.
— А что она означает?
— Луч света в темном царстве. — Маркиза расхохоталась своим всегдашним надрывным и визгливым смехом. — Гляди, гондон плывет. Ой, а вон еще один! Ешкин корень, да мы с тобой в гондонное царство заплыли. И сами как два штопанных гондона. На невдолбенной посудине.
— Ничего, до Невы уже недалеко…К гадалке что ли ходила?
— Ну. Правду-матку, блин, слушать.
Смех у Маркизы всегда был надрывным. Особенно по пьяни. Когда Лео впервые его услышал, смех этот неприятно резанул по ушам. а потом как-то ничего, привык, перестал замечать. А теперь вот снова начал.
— А посудина и впрямь улетная. Как только Костя-Зверь на ней ходил?
— А молодой был.
Маркиза, изловчившись, перегнулась через борт. Смотрела на черную маслянистую поверхность.
Посудина и в самом деле была, что надо. Шедевр совкового судостроения. Называлась каяк. Костя-Зверь ее так и окрестил: «Каяк по имени „Каюк“». Однако же ходил на ней на Ладогу, на острова. Неделями там в одиночестве сидел.
Как давно это было!
Спился Костя, что называется, в одночасье. Никто так и не понял: с чего. Сам Костя объяснял это так: человек управляется своими снами. А более в подробности не вдавался. А раньше самым праведным из всех был — голодовки, чистки, «Бхагавадгиты» разные.
К Косте они с Маркизой ввалились сегодня поздно вечером. В загаженном, темном, похожем на пещеру обиталище Кости, помимо хозяина сидело трое каких-то ханыг. Сам Костя-Зверь уже мало что соображал. Настойчиво звал посидеть-попить, былое вспомнить. Когда Лео отказался, обиделся, чуть в драку не полез. Он когда нажрется, буйным делается. Однако же «Каюк» дал, не пожлобился.
Собирали «Каюк» прямо на ступеньках набережной. За каналом золотился подсвеченными куполами Никольский собор.
Идея совершить это странное ночное плавание принадлежала Лео. А что еще он мог предложить Маркизе? Ту всегда странно тянуло к воде. И страхи ее заключались в воде. В глубокой воде.
Был период, Маркиза разжилась видеомагнитофоном и днями напролет крутила разные ужастики с чудищами, поднимающимися из бездны. Сама над собой смеялась, но смотрела, ежась от страха. А в самый последний момент нажимала на «стоп».
А потом пришла «кислота». «Ой, Лео, ты только врубись, клево как: воздух твердый, вязкий, а деревья мягкие. И я сквозь воздух продавливаюсь к берегу, сажусь в байдарку и плыву. А рядом монстр всплывает, огромный-преогромный. На Несси похожий. Только я вдруг вижу, не злобный он ни хера, а просто играть хочет…»
«Кислота» растворила страх Маркизы перед глубокой водой. Но, вместе со страхом, исчезла и сама Маркиза — прежняя, солнечная.
Мимо потянулись воняющие мочой ступеньки, спускающиеся к воде от Сенной площади.
— Слышь, Лео. — Маркиза рывком села. — А давай к Огурцу заплывем.
— Не получится, — Лео покачал головой. — Там причалится негде.
— Жаль, — протянула Маркиза с непонятной интонацией. А потом вдруг встрепенулась: — Хохму хочешь?
— Давай, — согласился Лео.
— Мне Димка-Дохлый рассказывал. Прикалывался круто. Они с кем-то вон там стояли, она махнула рукой в сторону набережной. — Стояли, пиво сосали. А лето было жарко, от канала воняет, бомжи вокруг обоссанные пасутся. Из ларька Леков магнитофонный орет, тоску нагоняет. И тут — бабах! Хмырь какой-то, прилично одетый к воде прет, на ходу джинсы стягивает. Телке своей их сунул, а сам с разлету в говнище да в тину шасть! На спину перевернулся, прется как слон, отфыркивается. А на фоне футболки — он в белой футболке был — окурки плывут да говно всякое. Дима с корешом аж прибалдели! Все думают, растворится мужик к хренам. А ему хоть бы хер. Поплавал, да и вылез… Знатная панкуха, да?
Лео неопределенно пожал плечами.
— Дохлый говорит, чуть не сблевал тогда от этого зрелища. Он же чистоплюй, хоть и под говнюка косит.
— Как он там? — спросил Лео.
— Да как все. Я его давно не видела. Вроде живой пока… Слышь Лео, Маркиза неотрывно смотрела ему в глаза тяжелым взглядом. — А не слабо вам меня сюда, а канал…
— Кому это нам?
— Не выеживайся. Тебе, Никите — всей тусне.
— Не гони волну, — нарочито бодро отозвался Лео. — Чего раньше времени паникуешь. Ничего неизвестно пока.
— А какая разница? — Маркиза потянулась. — Я здесь задерживаться не собираюсь. Это вам тут гнить. Мне такого не надо… Сигаретку дай.
Лео протянул ей пачку.
Какое-то время плыли молча. Наконец, Лео нарушил молчание:
