непросто. А вы… вы тоже учились этому искусству?
Я, значит, вызвал? Интересно как все этот паренек обернул. Как быстро информация меняет угол повествования. Что ж, это в целом и не так важно.
— Никогда, — ответил я просто.
Мой ответ вызвал настоящий переполох среди молодых аристократов. Девушки, стоявшие рядом, громко ахнули, прикрыв рты веерами. Молодые люди обменялись удивленными взглядами.
— Но… как же так? — спросил тот же молодой человек, явно пытаясь осмыслить услышанное. — Вы никогда не учились стихосложению, и все же вызвали на дуэль одного из лучших молодых поэтов столицы?
— Именно так, — кивнул я, хотя про себя отметил, что не знал этого. Но в целом оно и понятно, Строгов не стал бы предлагать поэтическую дуэль, если бы не был уверен в своих способностях. — Полагаю, это сделает нашу дуэль еще интереснее, не правда ли?
Валентин, который до этого момента хранил напряженное молчание, вдруг рассмеялся.
— Вот видите! — воскликнул он, обращаясь к друзьям. — Я же говорил вам, что это будет легкая победа!
— Чем выше ты летаешь, тем больнее падать, — улыбнулся я, не собираясь повышать голос.
В этот момент нас прервал громкий голос, раздавшийся со стороны небольшой сцены, установленной в дальнем конце зала. Там только что закончили играть музыканты.
— Дамы и господа! — произнес мужчина в строгом черном фраке, выйдя на середину сцены. — Настало время начать наш поэтический вечер. И начнем мы его с весьма необычного и интригующего события, которое случается далеко не часто.
Зал затих, все взгляды обратились к сцене. Я почувствовал, как напряжение в воздухе нарастает.
— Сегодня мы станем свидетелями поэтической дуэли между двумя молодыми людьми из самых уважаемых семей нашей империи, — продолжил мужчина, делая драматическую паузу. — С одной стороны — Валентин Евгеньевич Строгов, сын нашего уважаемого министра внутренних дел. С другой — Максим Николаевич Темников, сын не менее уважаемого министра финансов.
По залу пробежал взволнованный шепот. Я заметил, как многие гости с любопытством смотрят в нашу сторону. Разумеется, в первую очередь они смотрели на Строгова, так как меня пока мало кто знал.
— Что именно не поделили эти молодые люди — тайна, покрытая мраком, — с улыбкой произнес ведущий. — Но они решили разрешить свой спор самым культурным и изящным способом — поэтической дуэлью. Давайте же поприветствуем наших участников!
Раздались аплодисменты. Я почувствовал, как сотни глаз устремились на нас. Валентин, казалось, наслаждался вниманием, расправив плечи и гордо подняв голову. Я же сохранял спокойствие. Что бы меня сейчас ни ждало, годы судебных процессов неплохо научили меня импровизировать.
Мы с Валентином поднялись на сцену. Там уже стояли два небольших стола, на каждом из которых лежали стопка листов бумаги, перья и чернильницы. Рядом с каждым столом стоял стул.
— Господа, займите свои места, — сказал ведущий, указывая на столы. — Сейчас мы объявим тему, на которую вам предстоит создать свои поэтические шедевры.
Я сел за свой стол, оглядев молодых аристократов. Все до единого собрались у сцены. Левински уже наглым образом приобнимал какую-то весьма красивую барышню с недурными формами. Сложно было игнорировать очевидное.
Встретив мой взгляд, он широко улыбнулся и показал мне палец вверх. Похоже, усачу понравилось, как я привлек к себе внимание. Тем более это не обычная дуэль, в которой мы с ним сражались — здесь требуется иной подход.
Зал гудел от предвкушения, словно улей, потревоженный неосторожным медведем. Аристократы шептались и бросали на нас любопытные взгляды. Их глаза блестели от волнения.
Мужчина во фраке, стоявший на сцене, прокашлялся, привлекая внимание публики. Его голос, глубокий и звучный, разнесся по залу, заставляя даже самых болтливых гостей замолчать.
— Дамы и господа! — произнес он с театральной торжественностью. — Настало время объявить тему нашей поэтической дуэли.
Он сделал эффектную паузу, обводя взглядом притихший зал. Я мог поклясться, что слышу, как колотятся сердца присутствующих от предвкушения. Вот что значит публика, живущая без интернета и телевидения.
— Тема сегодняшнего вечера… — он снова выдержал паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием, — «Грустная лирика»!
По залу пронесся восхищенный вздох. Кто-то даже захлопал в ладоши, словно ждал именно этой темы.
— У вас будет десять минут, — продолжил мужчина, — чтобы сочинить стихотворение на эту тему. Важно соблюдать рифму и размер. Нужно не менее трех строф или двенадцати строк.
Тут внезапно мужчина выпрямился, расправил плечи и с важным видом наконец представился:
— Меня зовут Игнатий Петрович Зарубин, я архивариус главной столичной библиотеки, и сегодня я рассужу, кто из вас, молодые люди, был более талантлив и грамотен. Собравшиеся могут подтвердить, что в моей экспертности в этом вопросе можно не сомневаться, так что судейство будет честным. А теперь… начали!
Как только прозвучало последнее слово, Валентин набросился на бумагу, словно голодный пес на кость. Его перо заскрипело по листу, оставляя за собой широкие, размашистые следы. Он писал с такой скоростью, будто от этого зависела его жизнь, периодически картинно прикладывая руку ко лбу и закатывая глаза, изображая творческие муки.
Смешно.
Я же сидел неподвижно, наблюдая за этим представлением. Мой взгляд скользил по залу, отмечая реакцию публики. Многие перешептывались, бросая на меня недоуменные взгляды. Я слышал обрывки их разговоров:
— Почему он не пишет?
— Может, он не умеет?
— Бедняга, он опозорится… Зачем он вообще бросил Строгову вызов?
Тем временем Валентин продолжал свое представление. Он комкал исписанные листы, театрально вздыхал и хватался за голову, словно пытаясь выдавить из нее последние капли вдохновения. Его действия напоминали мне плохую пародию на творческий процесс, и я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
Прошло уже минут пять, а я все еще не притронулся к перу. Зал гудел от напряжения. Я чувствовал на себе взгляды сотен глаз, полные любопытства и недоумения. Даже Игнатий Петрович, то и дело поглядывал на меня с беспокойством.
Наконец, когда до конца отведенного времени оставалось всего три минуты, я медленно и спокойно взял перо. В зале мгновенно воцарилась тишина, такая глубокая, что можно было услышать, как падает булавка.
Я окунул перо в чернильницу и начал писать. Мои движения были плавными и уверенными, ни тени сомнения или спешки. Я чувствовал, как напряжение в зале нарастает с каждой секундой. Люди вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что же я пишу, но я сохранял невозмутимое выражение лица.
Закончив писать, я отложил перо и откинулся на спинку стула, спокойно оглядывая
