один из членов московской делегации писал: «Большинство сознательных активных работников на местах за войну… Массы несознательные… за мир во что бы то ни стало». Именно эти «массы несознательные» позволили Ленину уточнить и укрепить свои позиции. На вопрос о войне солдаты отвечаем! что не будут больше сражаться. Почти все военные организации были за мир.
«Смерть не страшна! Будь что будет!» — героически писали большевики — рабочие Донбасса, призывая к продолжению военных действий. А вот крестьянские резолюции были куда прозаичней: «За заключение хотя и позорного, но необходимого в настоящий момент мира».
Мария Спиридонова, опираясь на крестьянские резолюции, решилась пойти против мнения своей партии и вызвать осуждение товарищей, поддержав сторонников Ленина. Она выступила за «позорный мир», то есть опять наперекор всему и всем, не побоявшись ответственности, поступила так, как ей подсказывала ее тревожная совесть.
История переговоров в Бресте хорошо известна. Позиция Троцкого позволяла сохранить компромисс между различными точками зрения советских руководителей — большевиков и левых эсеров — до тех пор, пока можно было тянуть время на переговорах. В ораторских поединках блистательный глава советской дипломатии вполне успешно противостоял возглавлявшему немецкую делегацию Кюльману. Но после подписания договора с Центральной Радой — правительством объявившей себя независимой Украины — немцы и их союзники значительно усилили свои позиции. Именно тогда, 9 февраля, немцы ультимативно потребовали подписания договора на поставленных ими условиях.
В ответ днем позже Троцкий в речи на заседании политической комиссии объявил: «Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру…
В связи с этим заявлением я передаю объединенным Союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление:
«Именем Совета Народных Комиссаров, Правительства Российской Федеративной республики настоящим доводим до сведения правительств и народов воюющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионного договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».
Заявление подписали члены советской делегации в Брест-Литовске Л. Троцкий, А. Иоффе, М. Покровский, А. Биценко и В. Карелин. Последние двое — члены ЦК партии левых эсеров. Для Анастасии Биценко — той самой Биценко, которая застрелила в Саратове генерала Сахарова и потом отбывала каторгу вместе со Спиридоновой, совсем Марии Александровне не симпатизировавшей, но тем не менее при расколе партии эсеров оказавшейся в том же «левом» блоке, — для нее участие в переговорах в Бресте было одним из последних заметных политических действий. Больше ни под одним документом такого ранга ее подписи не появится.
Правда, политический статус этого документа тоже невысок. Ведь Троцкого на подобное заявление на самом деле не уполномочивали ни Совнарком, ни партия. Это была исключительно его личная инициатива.
Противник находился в растерянности недолго. Уже 18 февраля немцы возобновили наступление на фронте, опрокидывая слабые заслоны русских войск. Уцелевшие от старой армии части обращались в бегство или отступали, не оказывая сопротивления. На ходу предпринимались попытки организовать оборону с помощью первых добровольческих отрядов, но это не могло существенно повлиять на ход военных действий. В такой обстановке на срочно созванном заседании ЦК партии большевиков Ленин, угрожая отставкой, добился санкции на подписание мира.
Новые условия были гораздо тяжелее прежних. Вместо оговоренных в первоначальном проекте договора ста пятидесяти тысяч квадратных километров Германия оккупировала около миллиона квадратных километров территории России и установила контрибуцию в шесть миллиардов марок. Помимо утраты оккупированных территорий Россия должна была отказаться от Эстонии и Латвии, вывести войска с Украины и из Финляндии, заключить с Украиной сепаратный мир, уступить туркам некоторые районы Закавказья. Унизительный договор был. подписан 3 марта делегацией во главе с другим членом ЦК, Сокольниковым, которым заявил, что подчиняется необходимости, «не имея возможности выбора». Договор был ратифицирован 15 марта на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов.
Одним из следствий Брестского мира был разрыв между большевиками и левыми социалистами-революционерами. Они с самого начала выступали против мира с Германией, причем поддерживали в большей степени даже позицию Бухарина, чем Троцкого. Левые эсеры не ограничивались критикой договора: они хотели, чтобы каждый Совет, каждая воинская часть самостоятельно решали, соглашаться па этот мир или нет, продолжать сражаться или нет.
Когда IV съезд ратифицировал договор, левые эсеры вышли из правительства. Решение о выходе отнюдь не было единодушным: Мария Спиридонова не одобряла его, считая, что теперь «революция может пройти мимо нас». Однако партийная дисциплина заставила ее подчиниться мнению большинства. Но тем не менее, прислушиваясь к мнению Спиридоновой, партия левых социалистов-революционеров не сожгла за собой все мосты: большевикам было обещано «содействие и поддержка» в той мере, в какой «Совет Народных Комиссаров будет проводить в жизнь программу Октябрьской революции». Таким образом левые эсеры сохранили за собой посты не только в Советах и ВЦИКе, но и в целом ряде других государственных органов.
Следует отметить, что разрыв произошел не только из-за Брестского мира. Второй его причиной была политика хлебных реквизиций, продиктованная голодом в городах. Хлебные реквизиции по мнению Спиридоновой, являлись бесспорной причиной для разрыва с большевиками. Кстати, и после того, как левые эсеры вышли из правительства, в крестьянских Советах их влияние по-прежнему было значительным. В некоторых случаях оно даже усилилось: их представительство на V съезде Советов в июле 1918 было более многочисленным, чем на IV съезде…
УБИЙСТВО МИРБАХА
Такого невероятно жаркого лета в Москве давно не помнили. Столбик термометра у Исторического музея в тени поднимался до тридцати четырех. Дождь не приносил облегчения: крупные капли падали и словно бы тут же испарялись в изнуряющей духоте.
К вечеру жара чуть-чуть спадала, но раскаленный воздух остывал медленно, не принося в дома долгожданной прохлады.
Окна в первом этаже здания на углу Воздвиженки и Моховой, где помещалась крестьянская секция ВЦИК партии левых эсеров, были распахнуты, как и во всех остальных домах на улице. Но в отличие от прочих окон эти задернуты занавесками
