дружит.
– А как же твое “Ленусик”? Прикидываешься? – я прищурилась.
– Мы с ней были очень дружны, пока она с тобой не познакомилась, – фыркнула девочка. – А теперь дай мне поучиться, – она наклонилась над тетрадью и принялась что-то записывать.
Я хмыкнула и замолчала.
14 мая 1985 года. Вечер
– Нелли Петровна пожаловалась, что ты весь день сидела и ничего не делала, – когда мы с Леной вышли из школы, прямиком направились к ней домой. – Она расскажет все моей маме. Какой скандал будет, страшно представить.
– Прости. – Я развела руками. – Понимаешь, я так сильно хочу здесь остаться, но я совершенно ничего не знаю о вашей жизни.
– А что, у тебя дома все так плохо?
– Плохо не то слово, – я занервничала и опустила взгляд себе под ноги.
– Жених?
– Надоел, сил нет! Я потому сюда и сбежала.
– Я ничего против не имею, но вот мама будет недовольна, особенно, когда Нелли Петровна ей все расскажет. Ладно, пойдем домой. – Лена кивнула в сторону шестнадцатиэтажки. – Я очень сильно проголодалась и устала.
Я лишь пожала плечами и пошла следом за подругой. Мы зашли внутрь, Лена нажала на кнопку вызова лифта и, отойдя в сторонку, наградила меня дружелюбной, слегка усталой, улыбкой. Ее глаза по-прежнему оставались грустными – видимо, встреча с парнем выбила девушку из привычной колеи.
Лифт приехал вовремя.
Я первая вошла внутрь.
В нос ударил невыносимый запах плесени.
Обернувшись, заметила надпись за своей спиной:
ОН ДОЖИДАЕТСЯ ТЕБЯ НАВЕРХУ
Гербовая шестнадцатиэтажка
Кабина закачалась, грозясь упасть в пропасть. Я вцепилась пальцами в поручни и, собрав остатки смелости, выскочила из лифта. Тот заскрипел и едва не рухнул вниз, оставаясь висеть в невесомости.
Под ногами хрустели стекло, пыль и мелкие камни. Неподалеку располагалась лестница, ведущая наверх. С улицы через разбитые окна потянуло легкой прохладой, и я невольно поежилась, одетая в школьное с передником платье. Выход из подъезда оказался забаррикадирован – поперек фойе лежали старые прогнившие рамы, а мусоропровод был забит плитками с трогательными узорчиками.
Так что, другого выбора не оказалось, как подняться выше и отыскать выход на других этажах.
По коже побежали мурашки, когда, поднимаясь на второй этаж, подо мною пол начал раскачиваться, будто началось землетрясение. Вцепилась руками в прогнившие деревянные перила и уже осторожно ступила на лестничный проем, на площадке которого по обе стороны расположились заброшенные хозяевами квартиры.
Пришлось обойти старые потрепанные мародерами и временем стулья, чтобы подняться на следующий этаж и обнаружить, что лестница оборвалась, а вместо нее – настежь распахнутый балкончик. Я прошлась по нему, наступая на осколки стекла и представляя, как они врезаются в ступни, и внезапно остановилась, зацепившись взглядом за внутренний двор. Большое ветвистое дерево, на котором уже появились первые зеленые листочки. С другой стороны своими пустующими окнами на меня смотрел соседний дом – брат-близнец шестнадцатиэтажки.
Я обернулась, услышав странные звуки, доносящиеся из одной из пустующих квартир. Дверь стояла настежь открытая. Меня буравили любопытство и одновременно страх, ведь непонятно, что творилось за гниющими от проливных дождей стенами. В нос ударил запах мужского парфюма.
Чей-то незнакомый силуэт исчез за трехстворчатым шкафом.
– Я жду… – тихий шепоток принес ветер из открытого окна, рамы которого полностью отсутствовали.
Я вошла внутрь, пытаясь увидеть человека, тень которого исчезла подобно наваждению. Маленькая комнатка напоминала спальню в игрушечном домике – даже кровать неплохо сохранилась, несмотря на тот факт, что хозяева покинули квартиру много лет назад.
Дверь тихонько заскрипела. Я инстинктивно обернулась. По коже побежали мурашки, а внутри все сжалось – будто сердце сжимала огромная когтистая лапа.
До моих ушей донеслось равномерное тяжелое дыхание, постепенно переходящее в стоны. Почему-то на ум пришли кадры из порнофильма – нечто подобное мне приходилось лицезреть, пребывая в приемной семье. Дети не такие уж и святые, какими их видели собственные родители: закрывая комнату на замок, они прятались под плотным одеялом и включали порнушку на маленьком телевизоре, которого у меня, кстати, никогда не было. Мне иногда приходилось бывать в компании сводных сестер и братьев. И подобное кино меня пугало.
Я поспешила покинуть странную комнату, напоминающую номер в борделе: слишком уж откровенные вздохи раздавались из пустых углов, в которых скопились пыль и грязь. Однако сделав пару шагов, наткнулась на еще одну квартиру.
И это оказалась квартира Лены.
Двери отсутствовали. Их кто-то заботливый снял с петель, и теперь они покоились на лестничном пролете. Книжные шкафы вытащены на середину квартиры – как только заходишь в прихожую, в глаза бросается зал, некогда заставленный мебелью. Но дивана уже не было, как кресел и складывающегося стола. Книги в беспорядке валялись под ногами. И лишь каким-то чудом уцелел маленький радиоприемник, снятый с гвоздей на кухонной стене.
– Все хорошо, все хорошо, все хорошо, все хорошо… – безостановочно твердил женский голос, рыдая навзрыд. – Все хорошо, все хорошо… О боже… Все хорошо, все хорошо… Я больше не могу, не могу, не могу!!
Сложно было узнать голос подруги, которая всегда казалась такой радостной и целеустремленной – в отличие от меня, любительницы плыть по течению. Но теперь Лена горько плакала, пытаясь успокоить саму себя. Хотя всего несколькими мгновениями ранее она тоже выглядела грустной и подавленной. И все из-за того парня в белой футболке и очках. Неужели его смерть так сильно ее заденет? Или сама авария? Короче, одни вопросы без ответов.
Я заметила валяющуюся на полу раскрытую книгу. Подняла ее, стряхнула со страниц мелкие кусочки земли. Несколько страниц отсутствовали. На обложке название стерто, а буквы со временем выцвели. Кажется, я видела ее на полке среди любимых Лениных книг.
Я вернула книгу на место. В квартире творился настоящий кавардак, но задерживаться здесь не имело смысла. Картина вызывала по-настоящему печальные эмоции: я была здесь всего несколько минут назад (или время в Чернобыле двигалось совсем иначе, чем в остальном мире?), и все выглядело отлично.
Все-таки не ошиблась я в своем намерении остаться
