— Вы ничего мне не должны, дорогая леди.
— Нет, я должна принести извинения, — повторила она. — Сегодня утром я вела себя несдержанно и недостойно. Я не знаю, что на меня нашло. Надеюсь, вы простите меня и докажете это, навестив завтра вечером, чтобы выпить за мой день рождения.
— Сочту за честь, — кивнул Оскар. — А Роберт тоже приглашен?
— Он знает, что приглашен! — Вероника наклонилась ко мне, взяла мою руку и поцеловала.
— Хорошо, — сказал Фрейзер, хлопнул себя по коленям и быстро встал. Поезд со скрежетом остановился. — Значит, договорились. Увидимся завтра в шесть часов вечера на Лоуэр-Слоун-стрит. А сейчас?
Мы все уже были на ногах и собирали свои вещи.
— Я вернусь к своей тетушке на Бедфорд-Сквер, — сказала Вероника. — Конечно, она меня не ждет и не любит сюрпризов, но ничего страшного не произойдет. Она с сомнением отнеслась к моему путешествию в Париж без компаньонки, преждевременное возвращение должно ее успокоить.
— Я не имею удовольствия быть знакомым со старшей миссис Сазерленд, — сказал Оскар, надевая свое бутылочно-зеленое пальто с каракулевым воротником. — Полагаю, завтра вечером она к нам присоединится?
— Думаю, нет, — ответила Вероника. — Тетушка не выходит из дома после наступления темноты. Она принадлежит к другому поколению.
— Ах, вот оно что, — сказал Оскар, открывая дверь вагона и протягивая чемодан стоящему на платформе носильщику. — Однако из каждого правила есть исключения. Моя мать никогда не выходит из дома днем. Она испытывает отвращение к грубому дневному свету.
Нас всех озарял бледно-желтый свет газовых фонарей вокзала Виктория. Словно гид из конторы мистера Кука, ведущий экспедицию по боковым улочкам Флоренции, Оскар зашагал вперед, высоко подняв трость (за нами следовали четыре носильщика), к стоянке кэбов во внутреннем дворе перед вокзалом. Впереди стоял двухколесный экипаж.
— Вы не согласитесь доставить молодую леди на Бедфорд-Сквер? — спросил Оскар, протягивая кэбмену два шиллинга. Тот внимательно изучил монеты и что-то проворчал.
— Речь лондонских кэбменов кратка, но выразительна, — заметил Оскар.
Вероника села в экипаж и посмотрела на нас. Мне хотелось бы сказать, что она одарила меня на прощание самой теплой из своих улыбок, но это было бы неправдой. Она оглядела всех нас, никого не выделяя.
— Доброй ночи, джентльмены, — сказала она и помахала нам рукой. — A demain.
— Ваша невеста поразительная женщина, — сказал Оскар, положив руку на плечо Фрейзера, пока мы стояли и махали вслед удаляющемуся кэбу. — В ее душе горит огонь. Ослепительно-яркий огонь.
— Я так хотел сделать ей приятное, — пробормотал Фрейзер.
— Это непростая задача. Она обладает энергией и умом, у нее мужской характер, однако она родилась женщиной, и ей досталась скромная роль. Трудно быть счастливой при таких обстоятельствах.
Носильщики укладывали наши вещи в следующий кэб.
— Куда теперь? — воскликнул Оскар. — Выпьете со мной? Легкий ужин? Гренки с сыром и бокал шампанского?
Фрейзер продолжал смотреть вслед Веронике, хотя кэб уже скрылся из вида, и с некоторым усилием стряхнул с себя оцепенение.
— Я на Боу-стрит… Хочу еще раз допросить О’Доннела, — сказал он.
— Что? — вскричал Оскар. — Сейчас? В девять часов вечера! В субботу!
— Это время ничуть не хуже любого другого, — ответил Фрейзер.
— Немного странное время для допроса, вы не находите? — сказал Оскар, с некоторым недоумением глядя на инспектора.
Фрейзер рассмеялся.
— Перестаньте, Оскар, разве не вы настаивали на моем возвращении в Лондон «немедленно»? Я мог бы предоставить разбираться во всем Арчи Гилмору, но вы сказали: «Долг зовет». Вы хотели, чтобы я вновь начал расследование.
— Конечно, вы совершенно правы, — сказал Оскар, немного помолчал, потом взял Фрейзера за плечи двумя руками и посмотрел в бледное лицо инспектора полиции. — Могу я попросить вас об одолжении, Эйдан? Вы разрешите мне вас сопровождать?
На лице Фрейзера отразились сомнения.
— На Боу-стрит?
— Да.
— Но это несколько необычно, не так ли?
— Нет, речь не идет о моем участии в допросе, — продолжал Оскар, — это ваше дело, Эйдан, тут я все понимаю, я хочу лишь посмотреть и послушать. Вы верите в виновность О’Доннела, однако из сказанного Беллотти следует, что существуют косвенные улики… Я уверен, что О’Доннел не убивал Билли Вуда, но мне ни разу не довелось увидеть этого человека трезвым. Быть может, я не сумел его понять. В камере напиться ему вряд ли удастся…
— Не обязательно, — возразил Фрейзер. — Все зависит от того, какой сержант сейчас на дежурстве. Если у О’Доннела есть деньги, он сможет заполучить выпивку даже в камере.
— Пожалуйста, Эйдан, — взмолился Оскар.
Молодой детектив пожал плечами и вздохнул.
— Это выходит за рамки обычных процедур, но ладно… Поедем вместе. — Он распахнул перед нами дверцу кэба. — Поехали, ведь с самого начала это ваше дело, Оскар. Будет только справедливо, если вы увидите окончание расследования.
— Вы считаете, что мы близки к развязке? — спросил я, когда наш кэб свернул на Виктория-стрит.
— Я думаю, что О’Доннел признается, — сказал Фрейзер.
Через четверть часа мы остановились на Боу-стрит. Когда мы выбрались из брогама[104], Фрейзер вошел в полицейский участок первым, а Оскар задержался, чтобы уговорить кэбмена подождать нас с нашим багажом.
— Боюсь, мы можем задержаться на час, — сказал Оскар. — Если вы поставите кэб на противоположной стороне улицы, возле служебного входа в оперный театр, то сможете послушать последний акт «Лоэнгрина».
Кэбмен флегматично кивнул.
— Как скажете, сэр.
— Да, так и скажу, — ответил Оскар. — Вагнер — это музыка как раз для вас!
На лице кэбмена не отразилось понимания, но он снова кивнул и бросил в карман монету, которую вложил ему в ладонь Оскар.
— Музыка Вагнера самая лучшая, — настаивал на своем мой друг. — Она такая громкая, что можно все время разговаривать, и никто не услышит ни слова.
— Очень остроумно, Оскар, — прозвучал незнакомый мне низкий голос.
С противоположной стороны улицы к нам направлялся невысокий лысый мужчина в вечернем костюме, куривший большую сигару. Я его видел впервые, но он явно был знаком с Оскаром — моего друга знали все! — и Оскар, как только разглядел незнакомца, воскликнул:
— Гас! Гас! Как я рад вас видеть!
Невысокий мужчина оказался Огастесом Харрисом, импресарио Королевских театров «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден».
