как две маслины, черными и блестящими. Эти глазки-маслины тотчас же уставились на Ильдико, а сам толстяк шлепнулся на скамью рядом с девушкой, что-то сказал, облапил…
Встречается такая порода мужиков, пузатых или лысых, да и сексуально, прямо скажем, без всяких особых достоинств, однако же упрямо считающих себя дамскими угодниками. Ухаживать не умеют совсем: схватят даму за грудь – на том все ухаживания и заканчиваются, чаще всего ударом по щекам. Вот этот вот курчавый, похоже, был именно из таких ловеласов, изрядно траченных молью.
Нет, Эльвира его не ударила, просто оттолкнула да, поднявшись на ноги, направилась к своим.
Что и сказать, деньжат нынче заработали, поели-попили, пора и честь знать. Так и сделали. Хозяина, господина Аурелиуса Ланга, уже не отыскали, передали большое спасибо через мажордома, ушлого и юркого человечка, что деятельно распоряжался слугами, убиравшими за уходящими гостями. В свою очередь поблагодарив «господ актеров», мажордом проводил их до самых ворот, где обнаружился и брат Сульпиций. Один, без разбойной матроны.
– Давно вас жду, братие, – с легкой улыбкой пояснил монах.
Когда вся компания вышла на улицу, лицо святейшего брата сразу же стало озабоченно-хмурым.
Подойдя к Эльвире, он взял девушку за руку, что-то сказал. Переводчица лишь рассмеялась.
Аркадий вопросительно глянул на подружку:
– И что он…
– Да ничего такого, – отмахнулась красотка. – Сказал, что того, с курчавой бородкой, видели в компании нехороших парней из банды Фредегайла.
– Так-так… – Молодой человек задумчиво пригладил бородку. – Так ты его отшила…
– О! Если б ты только слышал, что за гадости он мне предлагал!
– Надеюсь, мы его никогда больше не встретим, – выразил надежду монах.
Увы, встретиться с курчавым все же пришлось. Правда, не всем артистам, а лишь одному Иванову. Именно к «господину Аркадиусу» и подошел курчавый буквально на следующий день, ближе к вечеру, когда актеры, как всегда, направлялись на рынок – выступать.
Улучив момент, толстяк схватил Аркадия за руку и заговорил – волнуясь, очень-очень быстро, глотая слова и то и дело кивая на готовившуюся к выступлению Эльвиру. Была ли это «кухонная латынь» или еще какой-то говор, молодой человек не знал: он не понимал ни слова.
Хорошо, вновь выручила Эля. Обернулась, прислушалась. Подошла.
– Предлагает купить меня за сто солидов. Из них половина – мне, – хмыкнув, перевела Ильдико. – Что ж, деньги приличные. Не вижу причины не согласиться.
Аркадий удивленно моргнул:
– Что-что?
– Да шучу! Сказать ему, чтоб катился?
– Ни в коем случае! – Покусав губу, молодой человек важно поднял вверх указательный палец. – Скажи сему уважаемому господину, что к его заманчивому предложению мы обязательно еще вернемся… недели через две.
– Ага!
– Надеюсь, за это время мы отсюда уберемся. Эх, хотелось бы верить.
Выслушав ответ, курчавый явно заугрюмился. Впрочем, никакой агрессии не выказал, лишь кивнул да развел руками. Через пару недель так через пару недель. Хоть так. Поклонился вежливо, облизал вожделенную деву глазами да побрел себе прочь – к воротам.
– Думаешь, успокоится?
Готовясь к выступлению, Ильдико сбросила плащ в траву и погладила упругий животик.
– На какое-то время, думаю, да, – повел плечом Иванов. – Мы же его не совсем отшили. На время! А надежда, знаешь, великое дело… Эх, надо было задаток взять!
Переводчица засмеялась:
– Надо было! Что ж не взяли-то? Забыли, ага. Так оно и бывает – хорошая мысля приходит опосля. Ого! Смотри, сколько народу собралось. Пожалуй, даже больше, чем обычно в последнее время.
В последнее время вообще-то много что изменилось. Так, может, не очень-то и заметно, но изменилось, и Аркадий это хорошо видел. Во-первых, в парочке Адальберт – Гримунда бывшая замарашка Гри-Гри стала играть первую и очень даже определяющую роль. Берт смотрел своей пассии в рот, во всем ее слушался и подчинялся ей. Сбегай туда, сюда, принеси, подай, и все такое прочее.
Это притом что среди свободных германцев такое поведение мужчины, пусть даже пока и подростка, отнюдь не было общепринятым. Чтоб мужчина подчинялся женщине? Да никогда. Тем более на людях. Нет, конечно, женщины пользовались у германцев большой свободой, но не настолько большой, чтоб вот так вот командовать. В роду или даже в соседской общине такое вряд ли б позволили. Разве что вот в паре, в семье, которая вот-вот должна была сложиться.
И, похоже, глава семьи – Гри-Гри – вовсе не планировала уходить из Аквинкума. Совсем-совсем нет! Даже как-то призналась в этом Ильдико. Остаться. Завести дом, детей. Лавку. Торговать – зеленью, орехами, целебными травами и всем таким прочим. Танцы и песни бросить: слишком уж опасно. Одно дело – заниматься всем этим в компании благородных господ, и совсем другое – на свой страх и риск. Тем более простолюдинам, без всяких покровителей.
Следовало признать, Гримунда в своих рассуждениях была очень даже права: красивую девочку-танцовщицу быстро бы прибрали к рукам, превратили бы в рабыню и заставили работать даром. То же самое, кстати, сильные мира сего могли проделать и сейчас, причем со всеми «господами актерами». Та же Асмунда! Что удерживало? Благородное происхождение Аркадиуса и Ильдико? Хм… Скорее, изрядная доля их отчислений.
Кроме дани разбойникам часть гонораров шла на общее дело, и какая-то часть – прямо скажем, не очень большая – распределялась между всеми артистами поровну. Похоже, Гри-Гри этого было явно недостаточно: девчонка частенько уходила в лес и на луга, собирала орехи, грибы, ароматные и лечебные травы, после чего продавала прямо с утра все там же, на пристани. И никто ее не трогал: слишком уж микроскопическим был бизнес…
Ни Иванов, ни Эльвира ничего против этого не имели. Пусть уж ребята соберут кое-что на свою будущую жизнь, не тащить же их с собой в будущее! Пусть. С монахом тоже было все ясно – тот собирался реставрировать заброшенную церковь… а также поглядывал на разбойную вдовицу, что совсем не вязалось с обликом высокоморального святого брата.
Это все – во-первых. Главное, наверное, все же было во-вторых. Еще третьего дня Иванов заметил слежку! Соглядатай – неприметный парень лет двадцати – попадался на глаза раза три за день. На рынке, на площади и, самое главное, у дома. Раздолбай, что и говорить. Это тоже ведь надо уметь – «ноги ставить»: уличная слежка – она особого искусства требует и усилий, очень даже непростых.
Узкие германские штаны, короткая туника, выцветший, крашенный черникой плащ. Подобных ребят тут шаталось много. Артельщики, мелкие торговцы, слуги. Кто приставил этого черта? Вдовушка? Чтоб добычу не утаивали? Или это посланец Фредегайла Кровавой Щеки? Конкурирующая фирма приглядывает? Ну да, либо то, либо другое. Больше, пожалуй, некому.
