– Они отправились пить коктейли, на ходу обсуждая предательский поступок, который вы совершили. Торопыга заявил, что вышибет из вас мозги барабанными палочками.
– Вы сами это слышали?
– Слышала. Здорово сказано. Я в восторге.
– А что сказала Линда?
– Мне ничего. Я поругалась с ней по поводу комнаты, и она не разговаривает со мной. Торопыга сказал, что на этом проклятом диске барабанов его вообще не слышно, так что он уходит из группы и отказывается сегодня играть. Я отвела в сторону Дейла и спросила его, что он думает. Он сказал, что диск вполне ничего, но его музыки там нет. Он сказал: «Я в жизни не играл на волынке». Там что, и волынка есть?
– Спросите у Кертиса, – посоветовал Чили. – Кстати, где он?
– Прячется до звуковой репетиции. Я сказала Линде: «Ты поговоришь с Чили, ладно?» Она пообещала сделать это, когда вернется. У меня есть ключ от ее номера. Можете подождать ее там.
– Как вам кажется, что она скажет?
– Линда теперь другая, – сказала Вита, – и я не знаю. Слышали, как она вела себя с диск-жокеем? «Да, сэр… Совершенно верно, Кен…»? Эдакая паинька из захолустья.
– Я это уловил.
– Когда надо, она замечательно умеет разыгрывать роль, вести себя как положено, чего бы это ни стоило.
– Только бы не лезли в ее музыку. Однажды она отказалась от контракта и вернула деньги.
– А может быть, она их вернула, потому что денег было негусто? – сказала Вита.
В номере побывала горничная, и шторы теперь были отдернуты. Чили сел за круглый стол возле окна и просидел так на солнце около получаса, прежде чем в номер вошла Линда с сигаретой. Сигарета была свежая, и на него она даже не взглянула. Подойдя к комоду, она бросила на него ключ и посмотрела на себя в зеркало. Чили наблюдал за ее движениями. Он намеревался взять быка за рога, что и сделал.
– Ну и каково ваше мнение?
Она повернулась к нему, но темных очков не сняла.
– Мне понравилось.
– Правда?
– Я в восторге.
– Вы не разыгрываете меня?
– Слышали, что сказал Калверт? Что стиль наш выразителен и оригинален. Это так и есть. Дейл интересуется, возьмем ли мы на концерт синтезатор. Торопыга спросил, не будем ли мы отныне играть на похоронах. Словом, музыканты серьезно забеспокоились. Но мне кажется, что это всё их проблемы. Торопыга любит скулить по всякому поводу. «Меня вообще слышно не было». Я посоветовала ему подкупить барабанов. Сегодня он сыграет и завтра тоже, так что голые девки ему обеспечены. Думаю, «Перцы» всё воспримут правильно. Я сказала Дейлу и Торопыге, что концерты мы отыграем, а потом им решать – продолжать или уходить, музыкантов кругом достаточно. А я буду петь так, как хочу, по-своему, и делать все, чтобы добиться успеха, так сказать, наращивать мускулы на каркас своего собственного стиля. Например, соединю рок с хип-роком, если понадобится. Почему бы и нет? Надо же быть на уровне, разве не так? Матушка Мейбл в могиле, теперь моя очередь блистать. И знаете что? На концерте в «Форуме» я была на седьмом небе – мы выступали и нравились публике, она аплодировала, просила нас петь на бис. Но потом вышла «Аэросмит» и, господи боже мой, что тогда началось! Публика словно с ума посходила, и я тогда подумала: «Да! Вот что мне надо!» А значит, так и быть, пойду на переделки! Я поняла это, когда сидела в студии и видела, как трясет головой в такт Кен Калверт, а ведь этот парень определяет, что будет слушать народ. Он сечет фишку. И он был в восторге. И я сказала себе: «Ну, раз так, то и мне это нравится, черт возьми!» В чем проблема?
Не вынимая сигарету изо рта, Линда мерила шагами комнату – попыхивая сигаретой, все говорила и говорила:
– Мне надо разыскать Кертиса. Сказать ему, чтобы бросил «БНБ» и поступал ко мне в директоры. Начал бы с «В храме ливневых дождей», а потом прошелся бы по всему си-ди-диску и все бы в нем переделал: всадил бы туда волынки, цитры, тубы – все что угодно. Кертис станет моим секретным оружием.
– Погодите-ка, – сказал Чили. – Я что-то не пойму… Почему вы хотите, чтобы он бросил «БНБ»?
– Потому что я ее бросаю. Потому что между нами все кончено.
– Вы только что сказали, что вам понравилось…
– Музыка понравилась, а не то, каким образом меня с нею ознакомили, приняв меры безопасности. Устроили так, чтобы наблюдать, как я себя поведу. Думали, что я закачу истерику прямо в студии, а вам такая сцена пригодится для кино. Артистка, выходящая из себя, теряющая над собой контроль. Такое возможно, артисты – народ нервный!
– Но у вас нервы в порядке.
– Почем вы знаете? Могли бы проиграть мне диск отдельно, чтобы мы были вдвоем – вы и я. Я бы слушала… Почему вы так не сделали?
– Вы правы. Надо было сделать так.
– Но сцена вышла бы не такой эффектной, не такой кинематографичной, верно? Нет, вам понадобилось тащить меня на радио! Чтобы я вспылила и кинула бы в вас чем-нибудь тяжелым, разбила бы стекло аппаратной.
– Линда, у меня ничего такого и в мыслях не было…
– Что ж, простите, что я вас разочаровала! Но все еще можно поправить, вы можете выполнить задуманное, правда, сцена будет не такой реалистической. Вы же так заботитесь о реализме.
В конце концов, можно сделать и другое кино. Сварганить что-нибудь с вашей старой приятельницей Элейн. Она ведь и вправду старушка, разве не так?
– Мы с ней ровесники.
– Что ж, если вам нравятся старушки, валяйте!
«Неужели она бесится оттого, что я отверг ее? И вымещает досаду на Элейн?» – промелькнуло в голове Чили, и он решил любезно, не кипятясь, просветить ее насчет того, как это бывает в жизни.
– Когда вам, Линда, будет за сорок или даже за пятьдесят и больше, вы поймете, что секс в таком возрасте даже лучше, чем в молодости, полноценнее. И знаете почему? Потому что вы его больше цените.
– Вы что, многих старушек перетрахали?
– Не надо так говорить, вы отлично знаете, что я имею в виду.
– Я знаю лишь то, что у нас с вами был шанс и что вы пренебрегли им, кинули псу под хвост!
Чили сдержанно кивнул. Нет, он не собирается повышать на нее голос. Он сказал:
– Момент был подходящий. И мне даже хотелось им воспользоваться. Но я не мог. Я слишком уважаю вас.
– О, господи! – сказала она, закатив глаза.
– И я думал об Элейн. Думал, признаюсь! Нравится вам это или не нравится. Но послушайте, вы должны остаться на «БНБ». Как хотите, а картину я сделаю!
– И как вы меня изобразите? Сучкой?
– Ну, временами не без этого… Я так понимаю, что вы находитесь в стадии становления, меняетесь – из маленькой девочки-идеалистки в продирающуюся сквозь тернии – тут я и себя имею в виду – артистку-профессионалку, точно знающую, чего она хочет, и идущую к своей цели решительно и непреклонно. – Чили встал и направился к комоду, где стояла Линда. Он сказал: – Вы крепкий орешек, Линда. – И, помедлив, обнял ее. – Говорю это в качестве комплимента. И желаю я вам только всего самого лучшего, для чего и постараюсь сделать все от меня зависящее!
