три рубля сдает, паршивец. Мамке его рассказала, так ему такой втык вставили… Думала я, отвадили его родители от такого дела.
— Как на бойню⁈ — Испугавшаяся Ксюша прикрыла рот руками.
— Стой тут, Ксюша, — нахмурился я.
— Что? Вова! Ты куда⁈
— Стой тут, говорю.
Я бросил портфель на пороге магазина, а сам решительно пошел за Витей. Мальчишку я догнал быстро. Кажется, он особо не спешил, считая, что дело в шляпе.
Когда Витя обернулся на шаги и увидел меня, у себя за спиной, то даже удивиться не успел. Я с ходу дал ему в глаз.
Изумленный мальчишка так и бухнулся на задницу, на бровку, растущую у тротуара. Пес от неожиданности залаял сначала на меня, потом на Витю.
— Ты чего, Медведь⁈ — Изумился он. — С ума спятил⁈
— Живодер, — сказал я с отвращением.
— Чего⁈ Ты че⁈
— Я знаю, что ты собак водишь на мыловарню. За деньги их на мыло сдаешь.
— Слышь, да я б никогда…
— Поводок, — я протянул руку.
— Это моя собака!
— Поводок, я сказал.
— Да? Ну так отбери!
Он попытался было встать, но я толкнул живодера, и тот снова грохнулся на траву. Я тут же налетел на него, схватил за грудки.
— Ты, зараза живодерская, — заглянул я ему в глаза. — Поводок сюда, ни то тебя так отметелю, что сам в мыле окажешься.
— На… На, возьми… — Перепугавшись, он подсунул мне капронку. — Возьми, только отстань!
Я поднялся.
— Значит так. Еще раз увижу, что ты с собаками гуляешь — отделаю тебя так, что мать родная не узнает, понял?
Не выдержав моего взгляда, Витя молча опустил глаза.
— Понял, я тебя спрашиваю?
— П-понял.
— Смотри мне. И скрываться не думай. Я все равно узнаю. — Посмотрев на пса, я скомандовал: — К ноге.
Жулик не послушался. Он только сел, и наклонив набок голову, преданно на меня посмотрел. Хмыкнув, я просто взял собаку на руки. Отправился обратно, к магазину.
— Слышь, Медведь, — услышал я за спиной, но даже не обернулся. — Слышь! Ну все, хана тебе! Мы с братом тебя найдем! Будешь знать, как нос совать в чужие дела!
Все же обернувшись, я зло глянул на Витю. На лице мальчика уже расцвел шикарный фингал. Под моим взглядом пытавшийся встать Витя, снова бухнулся на землю.
— Это тебе так не пройдет, — уже не так смело пробурчал он.
— Ну давай, приходите, — кивнул я ему. — Милости просим. Как раз кулаки почешу.
— Ты его спас, Вова! — Бросилась ко мне Ксюша, — спас щенка!
Она тут же стала гладить сидящего у меня на руках Жулика.
— Отобрал что ли? — Улыбнулась мне ожидающая на пороге продавщица.
— Отобрал. И еще оставил подарочек, — я показал тете Наташе сжатый кулак.
— Молодец, — улыбнулась она. — Давно пора было Вите шею намылить за такие дела.
— Да только ничему он не научится, — покачал я головой. — Ну ничего. С первого раза не дойдет, дойдет со второго, если он опять попадется.
— Я теперь всем-всем расскажу, какой гад этот Витя, — нахмурила бровки Ксюша. — Вот как можно такое чудо губить?
Девчонка погладила довольного пса по холке.
— Да вот только что теперь с ним делать? — спросила она.
— А что с ним делать? — Пожал я плечами. — Пусть у меня дома останется. Жить будет.
— Смотри, — Ксюша отвязала капронку. — А у него ошейник. Да еще и новый! Наверное, он чей-то.
— Если чей-то, — я кивнул. — То верну хозяину, если найдется. Теть Наташ, а у вас не будет чего-нибудь вкусненького? Жулик, видать, голодный. Покормить надо.
* * *
— Я думал, вы уже уехали, — недовольно проворчал Гришковец, сидя за своим рабочим столом. — Разве, в Краснодаре срочных дел у вас нету?
— Дела повременят, — холодновато ответил ему Максим Валерьевич Иващенко, подавшись немного вперед на стуле. — Есть у меня к вам кое-какой вопрос. Вопрос этот относительно соревнований и вашего в них судейства.
И без того мрачный Гришковец помрачнел еще больше.
— А что не так с моим судейством? — Угрюмо спросил он. — Меня все и в нашем спортивном обществе знают, и за его пределами уважают. За всю карьеру никаких вопросов ко мне не было.
— Лукавите, Петр Николаевич. Очень лукавите.
— Вы это о чем? Уж никак о тех грязных слухах, что разводил тут один беспокойный спортсмен-любитель когда-то?
— Я наблюдал за вами на последних соревнованиях, Петр Николаевич. Наблюдал и видел, что вы хотели засудить Вову Медведя на толчке.
— Что? Что за глупости? — Удивился Гришковец наиграно. — Это какой-то абсурд! Зачем мне засуживать ребенка?
— Я не дурак, Петр Николаевич, — Иващенко откинулся на стуле. — У меня богатый тренерский и судейский опыт. Глаз наметан как надо. Тут вы не отвертитесь. Я видел, что Медведь выполнял каждый свой подход правильно. Серьезных просчетов у него не было.
— Вы оскорбляете меня, Максим Валерьевич, — надул ноздри зампред спортивного общества. — Очень оскорбляете. Если вы тут только поэтому, можете проверить всю документацию по соревнованиям. Вы не найдете во всем протоколе ничего подозрительного. Я вас уверяю.
— Мне не нужен протокол, — покачал Иващенко головой. — Я прекрасно понимаю, что изучать его нет смысла. Да и времени тоже.
— Вы пришли сюда, в мой кабинет, и теперь беспочвенно обвиняете в том, что я засуживаю детей. Это оскорбительно. Сколь бы вы небыли авторитетной фигурой в нашем городе, я не могу допустить беспочвенных обвинений. Я прошу вас уйти, Максим Валерьевич.
— Мы с вами оба знаем, что вы засуживали не только детей, — Иващенко не повел и бровью.
— Что?
— Однако я пришел не для того, чтобы вас в чем-то обвинять.
— Но вы делаете именно это, — Гришковец свел брови к переносице.
— Нет. Я пришел кое-что у вас спросить.
— Да? И что же?
Иващенко выпрямился на своем месте, сложил руки на груди.
— Мне нужны ваши специфические услуги, Петр Владимирович. И я надеюсь, что мы сможем поработать с вами в этом направлении.
Глава 24
— Ты че тут
