Элизабет и Дениса. И последнее было для меня неожиданностью, снова тревожной.
— Ну включай, — попросил я. — Начнем с цесаревича. Раз Элиз понимает тебя, как никто другой, то подождет еще.
Глава 23
Трудно быть Астерием
Ленская медлила, держа эйхос перед собой и глядя на светящийся в темноте экран. На нем призывно пульсировала выбранная строка: «Император Денис». Вот так все просто и сложно: я даже был удивлен, что они успели обменяться номерами эйхосов, а то, что актриса успела его досрочно возвести в императоры и при этом просто называть «Денисом» стало для меня еще большей неожиданностью. Да, я сам имел грех один раз обратиться к нему как императору: «ваше величество», и в этом нет ничего дурного. И Ковалевская часто обращалась к цесаревичу опуская отчество, но Ковалевская — это отдельный случай. Она с ним знакома много лет, и призналась мне что даже целовалась с ним, когда у меня с ней не было столь близких отношений.
— Ты чего зависла? — спросил я. — Волнуешься?
— Да, — призналась Светлана. — Боюсь, что он скажет мне такое, что тебе не понравится. Саш, я не знаю, что он скажет, но давай ты не будешь обижаться?
— Но если он тебе скажет «такое», значит ты дала ему для этого повод. Денис Филофеевич не из тех людей, которые торопливы на нескромные речи, — пискнул и мой эйхос, я отстегнул его, полагая что сообщение от Ольги.
— Саш, ну прости. Иногда я не слишком думаю, заигрываюсь, и мне бывает трудно удержаться, — она поцеловала меня. — Включаю, — предупредила актриса так, словно с нажатием кнопки ее эйхоса, должно было случиться нечто грандиозное.
Раздался голос Романова:
«Светлана Игоревна, сожалею, наш вечер оказался таким коротким. Надеюсь, он не последний. Я буду рад видеть вас чаще во дворце. А сейчас мне натерпится поделиться с вами очень интересными мыслями. На них меня натолкнул Александр Петрович своим неожиданным взглядом на живографию или как он называет синемографию. Его идея, что театральные постановки можно подавать средствами синемографии великолепна! Я только что размышлял о ней и подумал, почему бы не пойти дальше. Ведь можно ставить спектакли за пределами театральной сцены, снимать их на фоне природы, в городе, в домах и в нашем дворце — все это будет не на фоне театральных декораций, а на естественном фоне, придающем спектаклю больше достоверности! Такая постановка не будет ограничена ни временем и местом действия, поскольку весь спектакль можно разделить на отдельные эпизоды и снимать в разное время в наиболее подходящих для этого местах! Представьте все это, Светлана Игоревна! Но это не все — моя мысль полетела дальше! Я подумал, почему бы не снять подобным образом первый спектакль по сценарию барона Зотова об императрице Елене Второй? И вы со своими сияющими голубыми глазами как нельзя лучше подходите на эту роль! Я подумаю, как это можно реализовать. Может придут на ум еще какие-то полезные идеи. И вы подумайте, милейшая виконтесса! С ответом не спешите, но обязательно известите меня о своем решении! Я хочу, чтобы роль Елены Второй было вашей ролью в спектакле, снятом с помощью живографии!».
Я видел, что Ленская потрясена его сообщением. Она все еще смотрела на замолчавший эйхос, наверное, рисуя в фантазиях себя в роли императрицы Елены Второй в первой в этом мире художественной синемации. Не скрою я тоже был потрясен, но не столько полетом мысли цесаревича — ведь я сам подсказал эту идею, и все что сейчас наговорил Романов лежало на поверхности сказанного мной — сколько тем, что эта идея так захватила Дениса Филофеевича. Я знал об императорском театре, и знал, что ему уделял большое внимание Филофей Алексеевич и Анна Станиславовна, видимо это увлечение как-то передалось их сыну. И то, что Денис Филофеевич — человек разностороннее развитый, мне тоже было известно. Удивляло, как все это помещалось в его голову, и то, как он находил на все это время.
— Саш, можно я соглашусь? — сдавленно произнесла Ленская.
По ее голосу, по ее взгляду я понял, что больше всего сейчас она боится моей критики идеи Романова и моего отказа.
— Как я могу тебе запретить? Театр, сцена — это твоя жизнь. Думаю, теперь твоей жизнью станут съемки в синемации. Очень скоро ты станешь первой или одной из первых прославленных актрис в синемографии. Станешь известной на весь мир, — с ноткой грусти сказал я.
— Ты шутишь? — Светлана схватила меня за руку.
— Нет. То, что я сказал очень-очень вероятно. Тем более при поддержке Дениса Филофеевича. Только я бы очень не хотел, чтобы ни он, ни синаматография не забрали тебя у меня. Мне по самую макушку хватило нашего прошлого расставания при участии Голдберга, — я все еще держал в руке эйхос, забыв о пришедшем сообщении.
— Нет, Саш, такого больше не повторится. Ты же мне немного флирта разрешил, а большее мне не надо, — Ленская снова прижалась ко мне, целуя меня в шею.
— Только очень немного. Не дразни цесаревича, — настоятельно сказал я. — Он и так на тебя запал. А лучше сразу проведи границы, чтобы был спокоен я, и Денис не строил пустые планы. Знаешь как для мужчины бывает трудно отказываться от собственных фантазий относительно женщины? Тем более, когда ему кажется, что эти фантазии вот-вот станут реальностью.
— Знаю. Ты думаешь женщины в этом вопросе устроены слишком иначе? Не беспокойся, я очень постараюсь обозначить границы, — заверила Ленская, прикрыв окно эрмимобиля — от ночного ветерка для наших обнаженных тел становилось прохладно.
— Границы, Свет! Обязательно обозначь границы! И главное, скажи ему, что ты — моя женщина! — я нажал рычаг, поднимая кресло.
— Сразу прямо говорить не буду. Сначала намекну ему на это, — усмехнулась виконтесса.
— Света! — я начал сердиться.
— Хорошо, скажу. Но не так прямо. Саш, мы же договорились. И ты знаешь, я не люблю, когда меня слишком опекают, тем более нянчат. Про эйхос не забыл? — она стукнула пальцем по моему АУСу. — Наверное, Ковалевская тебя требует. Она же не такая, как я — всегда злится, если ей сразу не ответить.
Я нажал на боковую кнопку. На экранчике мерцало лишь одно сообщение, но не от Ольги, а
