вопрос, потому что с первого раза он не ответил.
— Знаешь, новая ипостась влияет и обязывает. — Попечитель, выдав непонятный тезис, похлопал себя по животу. — Пожалуй, раньше и не озаботился бы вовсе.
— А сейчас?
— А сейчас вот думаю. — Он вернулся за стол и действительно добросовестно задумался. — Так жить нельзя, — заметил опекун походя.
— Дим, да нечего тут размышлять. — Поколебавшись, она поднялась из своего угла и подошла к нему из-за спины. — Я вижу, что тебя зацепило и ты переживаешь. Поверь, у менталиста такое регулярно бывает.
— Как? — Спросил он обманчиво спокойно.
— Так. Когда чужие головы видишь насквозь, часто узнаёшь такое, что ни на голову надеть, ни в руках понести. На первых порах несправедливость мира угнетает, хочется всё исправить.
Она говорила ровно и короткими фразами, старательно скрывая, чего ей это стоит.
— Потом? — Ржевский не давил, не нервничал.
Равнодушно выяснял.
— А потом втягиваешься. Со временем получается ставить барьер и в своё внутреннее пространство чужие проблемы без необходимости не пускать. Тем более если люди тебе напрочь чужие. Ты же эту княжну в глаза не видел?! Не получится весь мир обогреть! — она порывисто вздохнула и усилием воли успокоилась.
— Не скажу, что ты не права — ты всего лишь маленькая девчонка. — Он напряжённо прикидывал что-то своё, оттого общался отстранённо. — С твоей позиции, возможно, так естественно. Но… завернуть тебе сейчас что-нибудь про гусаров? — попечитель вынырнул из схоластических рассуждений, встряхиваясь. — Или простыми словами сказать про разумное, доброе, вечное? И про законы общества, которые нельзя так попирать? Если мы людьми остаться хотим, а не в зверей превратиться? И что проходить мимо такого нельзя, будто ничего не случилось?
— Я не узнаю сейчас твой психотип. Сказала бы — коллега, но коллега о той кузине меньше всего б думал.
— Я и сам себя иногда не узнаю последнее время…
— Дим, ты согласен, что сейчас делаешь ошибку? Если реально хочешь вмешаться в не своё дело, ещё и подобного плана? — она отбросила напускное и сейчас была с собой-профессиональной. — Ты и об институте контролёров Эмирата знаешь, и допрашивать умеешь, и нашу спецгруппу уничтожил быстрее, чем я семечки ем. А сейчас…
— Наджиб, а когда ты мне о своей религии говоришь, ты лоху по ушам ездишь? Или всерьёз эти свои Каноны соблюдаешь, потому что оно от сердца идёт? — он внимательно ожидал ответа.
— Я очень серьёзно отношусь к этому вопросу, — ничуть не покривила душой менталистка. — Почему спросил?
— Да вот думаю, когда ты лукавишь больше. Когда со мной говоришь или когда сама с собой.
— До чего я порой ненавижу твои ментальные блоки, — честно призналась она. — Ты когда второй смысл в подстрочник вот так заряжаешь, я тебя переспрашивать вынуждена каждый раз. Вместо того чтобы из твоей наглой башки напрямую вытащить.
Он немного помолчал.
— К чему ты это спросил? — сдалась она.
— С аль-Футаим словами перекидывались, она вашу притчу рассказала.
— Из тебя клещами тянуть? Что за история?
— Когда сжигали вашего пророка Ибрагима маленький муравей принялся таскать воду во рту на костёр…
— Хренасе, ты общительный! — сказать, что Мадина удивилась, значило ничего не сказать. — Стесняюсь спросить, о чём это вы с ней тёрли!
— Да уж явно не о том, о чём я бы хотел, — вздохнул Ржевский, простодушно почёсывая прореху в штанах. — Но ты же поняла, что я сейчас хочу сказать?
— Давай я тебе затылок и плечи разомну? Как профессионалки Норимацу? Я заметила, тебе тогда понравилось. Только не говори никому и дальше с продолжением не лезь. — Она попыталась развернуть беседу в другую сторону.
— А ты про затылок и плечи откуда знаешь?!
— Тормоз, чё с тебя взять, — констатировала Наджиб. — Дим, ты в соседней комнате был, стенка картонная! Ладно, деревянная, но картон если что тоже дерево. С тобой две голые бабы, ты мой официальный опекун и попечитель перед двумя Престолами!
До Ржевского всё равно не дошло, судя по лихорадочной работе мысли на лице.
— Кретин, — вздохнула она ещё раз. — Дим, ну разве я могла пропустить зрелище, как ты пару таких самок охаживаешь? Я же девочка, мне интересно! К тому же, ты и ко мне яйца подкатываешь регулярнее, чем ко всем остальным вместе взятым. Я же как женщина реагирую…
— СТОП. — Ржевский сосредоточенно выпучил глаза и поднял вверх правую ладонь, призывая сделать паузу. — Важный вопрос. Так ты уже ЖЕНЩИНА? — его глаза загорелись тем самым нездоровым энтузиазмом. — Или…? — энтузиазм решительно ослаб в два раза, иллюстрируя предмет интереса.
— Не цепляйся к словам. С невинностью у меня всё в порядке, если ты об этом — я из очень хорошей семьи своей страны.
— И чё?
— У нас такое на виду. Под словом "женщина" я в первую очередь имею ввиду свою модель психики, — уже досадуя на саму себя за откровенность, пожалела о сказанном Мадина. — А не твой хрен у меня между ног в обе дырки, и спереди и сзади по очереди.
— А-а-а, — Дмитрий резко утратил интерес к теме. — Для красного словца сказано, — он пренебрежительно махнул рукой. — А на самом деле никакая ты не женщина технически, а пока ещё малоле…
Договорить у него не вышло. Мадина на автомате активировала буст, бросила ладонь на его загривок и с силой несколько раз подряд впечатала лоб попечителя в деревянный стол:
— Да иди ты в жопу! Скотина чёрствая! — БАХ. БАХ. БАХ. — Такая девчонка перед тобой…! А ты…! Да иди ты в жопу, мудила из хлева!
До чего иногда хорошо дать волю чувствам. Если же добавить, что кое-чьей голове ущерба не предвидится, получается вполне себе жизнеспособная профилактика собственного негатива.
Ржевский стоически сносил экзекуцию и не сопротивлялся.
Бам. Бам. Бам. Бам. Его лоб с размеренностью метронома, понукаемый усиленными мышцами менталистки, раз за разом бил в стол.
Поглощённая новым занятием, Наджиб непозволительно увлеклась.
Вячеслав Романов ещё секунду назад лежал на полу — а вот он уже стоит на ногах.
Дмитрий как-то слишком плавно выскользнул из её рук. Она даже хлопнула по инерции голой ладонью в стол.
В следующий момент пленник взорвался каскадом
