«Уау-у… уау-у» – неслось отовсюду. Прикованный к двери Бабич надрывался в иной тональности, но тоже громко. В общей какофонии угадывались отдаленные удары, громыхание железа, топот, приглушенные крики. Народу в подземелье скопилось много, но Скиф надеялся, что никто из воинства Заирова не служил в армии и не дежурил в таких вот командных пунктах, как тот, в котором они несли службу совсем другого рода. Подземная лаборатория по производству наркотиков? А как насчет подводной? Разобрав съемную секцию вентиляционной трубы, Скиф аккуратно положил ее на пол, присел и просунул голову в отверстие. Квадратная нора была устлана множеством окурков, оставшихся здесь с незапамятных времен. Когда-то Скиф тоже курил возле точно такой же трубы, пуская дым в зарешеченное окошко, чтобы не унюхали отцы-командиры. На широких трубах, спрятанных за шкафами с аппаратурой, солдаты писали письма, украдкой дремали, жевали черный хлеб и грызли кукурузные початки, сваренные в чайнике. Самые неугомонные использовали вентиляционную систему для путешествий по КП, навещая земляков из других подразделений или даже гражданских телефонисток, дежуривших на коммутаторе. Скиф, правда, в подобных вылазках участия не принимал. На втором месяце службы его перевели в другую часть, оказавшуюся вовсе даже не воинской, но это совсем другая история.
Провожаемый отчаянными воплями Бабича, он протиснулся в лаз и перевернулся на спину. Листовое железо слегка прогнулось под тяжестью Скифа, ребристый стык впился в его поясницу. Слегка выгибаясь и отталкиваясь от днища каблуками, он пополз в темноту, совершенно не представляя себе, как станет выбираться обратно, если наткнется на непреодолимую преграду.
«А никак, – с готовностью подсказала интуиция. – С этого момента только вперед. Обратного хода нет».
Глава 22Над всей Россией безоблачное небо
Одномоторный восьмиместный гидросамолет покачивался на волнах, растопырив водные лыжи и широко раскинув крылья, как громадная чайка, приготовившаяся взмыть в небо. На самом деле до взлета оставалось примерно минут сорок.
– Ди-ли-ли, да-ла-ла, – подпевал магнитофону Гейдар Физулин, выставив локоть в открытое окно. Это делало его похожим на обычного таксиста, но Физулин был не таксистом, а пилотом и гордился этим, как если бы сам изобрел или сконструировал самолет, в котором сидел, дожидаясь хозяина.
– Ла-ди-да, да-ду-ди…
Он любил свою работу, обеспечивающую его не хуже, чем собственный продуктовый магазинчик. «Держись поближе к деньгам, и сам всегда будешь при деньгах», – учил его отец. Жаль, что старик не дожил до этого дня. Вот бы порадовался за сына! Опрятный, в голубой рубашке с галстуком, брюки наглажены, туфли начищены, носки почти новенькие, с единственной дыркой на пятке, но ее никто не заметит, потому что разуется Физулин не скоро, он не для того посажен за штурвал, чтобы разуваться и лениво шевелить пальцами, как это любят делать разные бездельники.
– Ла-ли-лей, на-ни-най…
Метрах в трехстах от самолета находилась бухточка, в которой сосредоточилась флотилия физулинского хозяина, господина Заирова. Среди катеров, лодок и обшарпанных барж выделялась шикарная яхта с иностранным названием. На пристани происходила непонятная суматоха. Чеченцы сбегались туда со всех концов острова и, спешно погружаясь на судна, уплывали в открытое море. Всего остров покинуло не менее полутора десятков человек, после чего бухта опустела. «Опять тревога, опять сложности, – подумал нахмурившийся Физулин. – Заниматься бизнесом трудно, каждый норовит ставить палки в колеса. Вот тебе и свобода частноперепере… частнопредпринимательской деятельности, вот тебе и деловая инициатива. Сегодня ты с прибылью, а завтра в сплошных убытках. Нет, уж лучше я буду летчиком. Принял на борт груз или пассажиров, доставил по назначению, и гуляй, Гейдар, радуйся жизни».
Хорошо!
Включив крохотный декоративный вентилятор на приборной панели, Физулин посмотрелся в зеркало, наслюнявил палец и пригладил усы, а заодно и брови, которые имели обыкновение топорщиться. Красавец, просто красавец. Поворачиваясь к зеркалу то так, то эдак, Физулин в который раз подивился своему сходству с молодым Саддамом Хусейном. Хоть гаремом обзаводись.
Нет, гарем Физулину не прокормить. Он зарабатывает много – до двухсот долларов в месяц, однако при нынешних ценах волей-неволей будешь однолюбом.
Физулин улыбнулся своим мыслям и тронул пальцем клавишу старенького магнитофона. Заиграла музыка.
Эх, хорошо!
– Ущелье глубже голубых небе-е-ес, – заныл Физулин, вторя звучавшему из магнитофона голосу певца, – вершины гор, как старики, седы-ы-ы, и гроздьями свисает виногра-а-ад…
Он пел на родном языке, мечтательно жмурясь, чтобы лучше представлять себе и небеса, и горы, и виноград. Внезапная тишина заставила его запнуться на середине слова. Открыв глаза, он увидел покрытую ссадинами мужскую руку, протянувшуюся через его плечо к клавише магнитофона. Рука исчезла, однако облегчения Физулин не испытал. Потому что в его затылок уперся металлический предмет, и это прикосновение сопровождалось характерным щелчком для затвора, от которого похолодело в животе.
– Кто здесь? – спросил Физулин по-азербайджански. Ответа не последовало.
– Ты русский язык понимаешь? – осведомился мужской голос за спиной.
Проще всего было в знак согласия кивнуть, однако Физулин решил, что как раз этого делать не следует. Застыв в напряженной позе водоноши, опасающегося пролить воду из установленного на голове кувшина, Физулин отозвался утробным, неприятно поразившим его самого голосом:
– Я понимаю и говорю по-русски.
– Похвально, – сказал незнакомец, но пистолет не убрал.
– Хорошо понимаю и говорю.
– Молодец, молодец, успокойся.
Физулин приказал себе заткнуться и тут же произнес:
– У меня в школе всегда была пятерка по русскому языку.
– Не нервничай, – посоветовал незнакомец, – ты не на экзамене. Тебя как звать?
– Гей… – Голос Физулина оборвался.
– Я тебя не про сексуальную ориентацию спрашиваю.
– Гейдар меня зовут.
– Не сексуальное, значит, меньшинство?
– Обычное, – сипло ответил Физулин. – Нормальное меньшинство.
Пистолет отстранился от затылка.
– Тогда можешь оглянуться. Смелее.
Физулин повернул голову и увидел раздетого до пояса мужчину, исцарапанного так, словно он чудом вырвался из клетки с барсом. Сероглазый, черноволосый, с ввалившимися щеками и трехдневной щетиной на лице, он выглядел совершенно спокойным и очень-очень опасным.
– Надеюсь, ты летаешь не хуже, чем разговариваешь по-русски? – осведомился мужчина, отбрасывая со лба пряди мокрых волос.
Физулин дал себе слово, что больше никогда не будет слушать музыку, находясь за штурвалом вверенного ему самолета. Не пел бы про горы и виноград, услышал бы, как на борт забирается подозрительный тип, вооруженный не только пистолетом, а еще и ножом в придачу. Что теперь делать? Как вести себя, чтобы не возвратиться домой в наспех сколоченном ящике?
