сердце любовь…
Оборвал струнный перебор:
— Эх, скучная житуха… — предложил Алексею: — В картишки перебросимся?
— Не знаю… — отозвался Арефьев.
Борис снова склонил голову на бок:
Жених ее — шкет не фартовый,
Не шпана с Обводки шальной.
Жених — вагоновожатый
С маршрута номер восьмой!..
— Давай на интерес, хоть в дурака.
— В дурака можно, — осторожно согласился Алексей.
Сосед достал замусоленные карты. Сдал.
В первый раз Арефьев выиграл. Повезло и во второй.
— А хошь — на деньги? Ставить два гривенника, выиграешь, получишь полтинник.
Предложение было заманчивым.
— Давай… Попробую.
Выиграл рубль. Повеселел.
— Дурак — что за игра? Как кота тянуть за хвост. Скучища… Хошь, обучу горячей игре? В очко. Двадцать одно. На интерес.
Алексей не возражал. Игра оказалась совсем легкой, только успевай считать. И снова напарник посулил:
— Попробуем на монету? За твой полтинник ставлю целковый.
«Чего не попробовать? Рубль-то уже выиграл. Лишние не валяются…»
Снова везло, да еще как: несколько минут, а в кулаке уже червонец, почитай, задарма!.. Арефьев воодушевился:
— А когда я рупь поставлю?
— Раздеть меня хочешь, по миру голым пустить? — заколебался Бережной. — А! Была, не была, ставлю трояк! Только уговор: играем не меньше десяти конов. Заметано?
Чего отказываться, когда привалило счастье?.. Но не успел Алексей опомниться, как червонец растаял в его руке, только горстка медяков осталась.
— Давай еще!
— Как хошь. Только теперь на равных, обучил на свою голову. На десять конов?
Он перетасовал и начал сдавать карты.
К последнему кону весь заветный арефьевский узелок из-под матраца оказался выпотрошенным.
— Мерси, — небрежно сгреб бумажки Бережной и снова потянулся к гитаре. — Скукота… Мерзавчик бы зараз, стаканчики граненые…
Повел по струнам:
Сухой бы я корочкой пита-алась,
Холодну водичку б пила…
— У тебя в тумбе шамовка, сальце?.. Могу сыграть на сальце.
Алексей распрощался и с домашним запасом. Борис же, со смаком отгрызая Нюткину колбасу, одобрил:
— Живет деревня! У нас в Питере чайная колбаса — ешь осторожно, гляди, чтоб не залаяла и не укусила. Эх, лапоть, как ты сюда попал?
— Сам напросился, — мрачно ответил Алексей. Смерть как жалко было ему и денег, и съестного.
— И я напросился. Чтоб подальше, от фараонов… — неопределенно сказал сосед. — Думал, на флоте фартовая жизнь. Смерили, взвесили, закантовали… Напрасные радужные надежды. Тут нашивочки не нахватаешь, осечка.
Еще побренчал — и неожиданно подытожил:
— Но и здеся жить можно.
«Тебе-то можно!.. — с сердцем подумал Арефьев. — Такой фармазон нигде не пропадет…»
Набив брюхо колбасой, салом и последними ладышскими кокорками, Бережной растянулся на койке:
— Эх, на гражданку бы!.. Вот ты, деревня, как культурно проводил свою жизнь? Хороводы водил, ручейки с переплясом? Или в политфанты в красной избе играл?
Алексей промолчал. Представил: об эту пору уже начались вечерами в Ладышах посидки: девчата сняли у кого-нибудь избу, наверное, у бобылки Васихи… Натащили из домов, украдкой от матерей, ржи да пшена, пекут блины и блинцы, принесли прялки, лен. Приходят парни с балалайками, с гармонью. Озоруют, поджигают куделю, девчата хлещут их прялками. Смех, возня. А потом пойдут танцы под частушки, игра в фанты, под конец посидки — и длинные песни… И так, что ни вечер, до самой масленицы… Хотя теперь, само собой, кончено для него с посидками, забавой девиц да холостых парней, теперь он семейный мужик, каждый день и вечер у него будет забот полон рот, надо обживать семейное гнездо. Одно слово: женатый…
Он с тоской вспомнил Нюту. Но почему-то не свадьбу их, не сытную неделю в доме тещи и тестя, не отцом отремонтированную квадратную, сажень на сажень, кровать, а их ночь в жаркой риге, пахучие снопы жита.
— Эх-ха… Вот я жил! — оторвал его от сладостных мыслей Бережной. — Как надену пиджачок в клетку, в талии с обхватом, дудочки с манжетами, клетчатую английскую кепи вот с та-аким козырьком, желтые ботиночки джимми, полосатые носочки, кашне, тросточку в пальчики — и с помойной нашей Обводки да на Невский проспект! Мамзели так и мрут! Бери на выбор: чтоб крепдешин по рельефу, чулочки шелковые со стрелкой, джемпер канареечный, духи «Дюбарри» и маникюр «а ля Сан-Франциско»!.. — Он облизнул жирные от сала губы. — Видишь: подходящая — и на хомут. «Цыган играет, поет цыганка, им вторит таборный напев… Ах, тари-тари, тари-тари…» В ресторан, конечно, или в кафе… Бывали цыпочки! Не какие тебе буфетные феи за трешку с мелочью. Однажды дочка бывшего белого атамана, вот те крест!.. Нэпманочки… Даже одна стриженая… — Бережной потянулся на койке. — У меня система пролетарского конвейера: сегодня одна, завтра другая, но чтоб ножки, ручки и все прочее…
Сел, выставив худые колени в кальсонах.
— Ты христианские заповеди знаешь? Ну, «не убий», «не пожелай жены ближнего твоего, ни осла его, ни сала его», «не укради», «пожалей ближнего своего»?
— Отстань.
— А я решил пожалеть тебя. Сальце, колбаска, извини, адью… — Он похлопал себя по брюху. — А деньжата верну. Половину. — Алексей обрадовался. — Но с уговором. Будешь помогать мне, где сам не сработаю. Слезай, объясню.
И объяснил: он подобьет играть в «очко» других ребят в казарме, для затравки один-другой кон сыграет с Алексеем, проиграет ему — этот проигрыш не в счет, Арефьев должен потом вернуть; а когда начнет метать с другими, Алексей сзади будет ему подсказывать, сколько у противника очков. За мочку уха ухватится — восемнадцать, нос колупнет — девятнадцать, затылок почешет — двадцать.
— С каждой игры будешь иметь процент.
Не по душе было Алексею такое предложение. Но половину проигранного фармазон вернет сейчас… Да и заработок верный… Хочется и не хочется… Арефьев согласился.
— Сей момент и попробуем, — оживился Борис, натягивая клеши. — Идем к столу.
Уселись. Он начал сдавать.
— Ишь ты, во везет лаптю! Получай целковые, кровные…
Вокруг них собрались.
— Эх-ма, просадил… Кто жаждет обогатиться?
Подсел один. Потом второй.
Бережной выигрывал не подряд, хотя Алексей старался. Но к горну на ужин вытряс из карманов морячков достаточно целковых и трешек.
Играли и во второй вечер. Матросы удивлялись: вот везет гитаристу! Болельщики присматривали, чтобы не шулеровал. Алексей то тер нос, то скреб в затылке… «Проценты» давно покрыли все проигранное им раньше. Но ночью спал беспокойно. А следующим утром, когда шли в затон, сказал Бережному:
— Больше не хочу. Свои ж ребята…
— Вольному воля, святому рай, — отозвался Борис. — Но чтобы ни гу-гу!..
Перед вечером командир, распределявший работы на корабле, послал Арефьева в талерку за солидолом для смазки механизмов на консервацию. Пока Алексей волочил тяжеленный бидон, взвод уже закончил работы и ушел в городок базы.
