не было весело. Все-таки заразила ее Инка своим микробом, как Надя ни вертелась. Она резко отодвинула свой стул, закинула ногу на ногу и потянулась за сигаретой.
И сказала холодно:
– А ты, Инн, забей.
Инка заткнулась и уставилась на нее недоуменно. А Надежда продолжила неприязненно, чеканя слова:
– Ты зачем время гонишь? Ты разве дура? Забей. Живи. Я не призываю тебя прятать голову в песок, старость неминуема, но зачем ее приближать? У тебя есть в запасе кусок жизни, у тебя есть еще несколько нормальных лет, так ты сама хотя бы их не убивай. Сама себя не обкрадывай. Это все равно что с середины отпуска терзаться, что скоро нужно будет выходить на работу. И пол-отпуска коту под хвост. Я тебе доступно объяснила?
– Наверное, ты права, – сказала, помедлив, Инесса. – Только ведь все равно страшно. Тебе страшно не бывает, а, Надежда?
– Ну, и чего именно ты боишься? – спросила ее Надежда, которая знала ответ.
– То, что стану сморщенная и дряхлая. Что молодые будут на меня смотреть брезгливо. Что отстану от жизни. Вообще не смогу ее больше догнать. Я даже про смерть вспомнила, веришь? У меня как лампочка в башке включилась – умирать-то все-таки придется!..
– От жизни ты не отстанешь, – спокойно проговорила Надежда. – Что в ней может быть нового? Ну, слова появляются новые да кое-что еще по пустякам. Смартфоны вместо мобильников. А что некрасивые мы станем… Ты знаешь, Инн, я передумала пластику делать. Ну ее, к бесам. Какой-нибудь нерв перережут, и будешь ходить с вечной улыбкой. Или чего похуже. Да и толку от операции мало. Через год опять кожа обвалится, так что не хочу. И тебе не рекомендую. О чем это я?.. А, о наших старых мордах. Ну, значит, будем жить со старыми мордами, и молодые будут смотреть на нас брезгливо. А мы наплюем. Или потерпим. Не это главное.
– А ты знаешь, что главное? – с невеселой усмешкой спросила ее Инесса.
– Главное, Инн, в старую сволочь не превратиться. И вообще, Инесска, не того мы с тобой боимся. Оказывается, бояться надо, чтобы не умереть без покаяния. Мне так один знакомый дьякон сказал. А он знает. Ты поняла, кулема?
Инка кивнула. Но она была уже прилично подшофе, поэтому Надя особенно ей не поверила.
Потом они выпили на посошок, и Инка наконец решилась сказать ей генеральное спасибо. Со «спасибо» у нее всегда бывал напряг, но тут она с собой справилась и конфузливо произнесла:
– Надежда, я тебе очень и очень обязана. Если бы не ты, точно бы меня упекли. Спасибо тебе, Наденька. Я ведь понимаю, иногда я была к тебе строга, даже, наверное, сгоряча и несправедлива. А ты тем не менее пришла ко мне на помощь. Скажи, почему? Ведь могла же спокойно остаться в сторонке и ничего не делать. А ты решила вмешаться.
И Надя ей ответила:
– Инесс, у меня просто не было выбора. Я, в принципе, так рассуждала, что немножко КПЗ тебе не повредит, но, если бы тебя забрали, мне пришлось бы все это время кормить твоего негодяя кота. А ты знаешь, что у меня аллергия.
– Ну, ты ж и змея, – выдохнула возмущенно Инесса.
– А что ты от меня ожидала услышать? – хмыкнула Надя.
– Знаешь, милочка, такого даже от тебя не ожидала.
В шестом часу позвонил Андрей и предупредил, что снова задержится. С начала марта он проводил много времени в своем клубе, готовился к соревнованиям. Через два месяца, как раз ко Дню Победы, их клуб будет проводить реконструкцию какого-то древнерусского сражения, и Надя обязательно поедет на железнодорожную станцию Запашино, в нескольких километрах от которой на краю большого поля расположатся двумя лагерями войска «противников». Андрей будет выступать за дружину князя Мстислава, а с кем им предстоит сражаться, Надя не запомнила, да и не важно. Кажется, с каким-то хазарским воеводой.
Клуб назывался «Ратибор», и был он военно-исторический. Наде нравилось это увлечение сына. Правда, Андрей особенно не распространялся, чем конкретно они там занимаются, но Наде было достаточно, что возвращался он после тренировок абсолютно трезвый и непрокуренный. В отличие от мамаши, ребенок был некурящий, а в этом клубе и все его члены, по всей видимости, придерживались здорового образа жизни.
Еще Наде было известно, что у Андрея там есть девочка и что ее зовут Наташа. Узнала она об этом, конечно, не от Андрея, а из случайного источника. Что делать, он вырос, и с тех пор о жизни сына она узнавала из разных источников чаще, чем от него самого.
Также она сделала вывод, что Андрей однолюб, по крайней мере, в обозримом временном промежутке. По меркам современной жизни дружба с девочкой в течение двух с половиной лет вызывает уважение. Эта его черта Надежду восхитила и удивила одновременно. Втайне она боялась, что тяга к легкомысленным интрижкам передастся ему от отца генетически. Хотя, чего за парня бояться? Но ей все равно не хотелось. А когда получила желаемое, снова начала бояться, на этот раз совсем другого. Вдруг Андрейка слишком серьезно относится к жизни и слишком привязчив? Тогда если девочка его бросит или изменит с эгоистичной непринужденностью молодости, то Андрей переживать будет тяжело, хорошо, если не до депрессии.
Она себя успокаивала тем, что, ежели и свалится на него такая беда, она сможет ее вовремя рассмотреть и прийти на помощь, найдет что сказать, как отвлечь и успокоить. Хотя, признаться, в последние дни она редко задавалась вопросом, о чем думает сын, пережевывая ужин, или с кем часами разговаривает по телефону, закрывшись в своей комнате.
За первую неделю отпуска, который ее уговорил взять босс Лапин, аргументировав это тем, что она устала от стрессов и ей нужно хорошенько отдохнуть и лишь потом принимать судьбоносные решения, Надежда хорошенько отдохнула, вычищая квартиру. Она ее скоблила с таким рвением, будто год в этих комнатах размещался чумной лазарет, а она была и не в курсе.
Наверное, она это делала напрасно, наверное, в дом своих девок Кирилл не водил, но тем не менее у Надежды было стойкое ощущение повсеместной тотальной грязи, и она решила, что с этим чувством не станет бороться, а просто все вычистит и выбросит чужое.
Вещи Кирилла, уложенные в два чемодана и три коробки, она еще в начале недели переправила в квартиру к Инессе, а сейчас просто «ловила блох».
«Блохи», а вернее, одна «блоха» обнаружилась, как ни странно, в комнате сына, и у Нади появилось смутное ощущение, что эта вещь
