были вырыты колодцы. Теперь там, у подножия крутых земляных ступеней, ее оставалось совсем немного, достаточно для каравана, чтобы наполнить бурдюки водой, но недостаточно для многолюдного города.
Хуэй смотрел вниз на унылое зрелище мертвого поселения и думал о Лахуне. Он представил себе богатых торговцев и шум рабочего люда, стук кузнечных молотов и песни фермеров, роскошное убранство гаремов и аромат цветов в садах. Здесь были только ящерицы, греющиеся во дворах. Осыпающиеся стены светились медовым светом, когда на них падали лучи солнца. Крыши обрушились, усугубляя запустение, которое тяжело нависло над всем.
Хуэй не видел никаких признаков каравана. Он решил, что путешественники, должно быть, укрылись в разрушающемся храме бога-покровителя Галлалы в самом сердце руин, воспользовавшись единственным входом через разрушающиеся ворота в западном конце, чтобы защитить себя. Это место представляло собой не более чем стены, окружающие развалины, что было очень далеко от тех дней, когда оно было центром поклонения.
Изучая храм, Хуэй заметил мелькнувшие в развалинах тени. Его Сорокопуты, должно быть, тоже увидели их, потому что он почувствовал рябь движения вдоль линии рядом с ним. Он оглядел ряды. Этот сброд был одет для войны, с бронзовыми щитами и мечами, сверкающими в лучах восходящего солнца, и кожаными нагрудниками поверх грязных одежд. Головы их были туго обмотаны шарфами из черной шерсти, так что в щелях виднелись только злобные глаза. Шуфти не успокоится, пока те, кто был в караване, не будут изрублены на куски, а один человек не будет освобожден, чтобы распространять ужас этого кровавого рассвета.
Хуэй тщетно искал в тусклом свете хоть какие-нибудь признаки присутствия Фарида. Пустынный скиталец провел там ночь с другими разведчиками, среди гула бабуинов, обдумывая наилучший способ нанести удар по крошечной группе работорговцев. Теперь он мог видеть их, пробуждающихся вместе с рассветом. Они растягивались на своих спальных циновках у холодного пепла костров из ослиного навоза, спускались по ступенькам в колодец, чтобы наполнить бурдюки водой, ухаживали за животными, будили рабов, справляли нужду в углах храма.
- Хо.
Сигнал распространился по обширной линии цепочкой шепота, и каждый Сорокопут встал. Пришло время.
Дисциплинированные, как гиксосы, бандиты схватились за мечи и ждали. Шипы ослепительного света сияли от щитов и мечей. Шуфти позволил мгновению перед битвой затянуться.
Голос повелителя Сорокопутов прозвенел в тишине рассвета, эхом отражаясь от скал.
- Каарик! Ты не спишь?
Шуфти стоял на западной стене утеса, там, где дорога прорезала оазис.
- Каарик! Пришло время тебе заплатить то, что ты мне должен! - прогремел главарь бандитов. - Но цена выросла. Я хочу все сейчас! - Он сорвал с себя шарф, обнажив рябое лицо, искаженное яростью. - Я хочу все, что у тебя есть, включая твою глупую и высокомерную голову.
В разрушенном храме мужчина сбросил свою овчинную накидку, встал со своего спального коврика – Каарик, рабовладелец, предположил Хуэй, - и обнажил меч.
- Вам придется спуститься и забрать его у меня! - крикнул он в ответ.
Он сумасшедший? Хуэй задумался. Разве он не видит, какая могучая сила противостоит ему?
Шуфти поднял правую руку и держал ее. Когда он опустил руку, раздался боевой клич мужчин, и они подняли свое оружие в бледно-желтое небо. Шуфти взмахнул рукой, и армия Сорокапутов, как один, устремилась вниз по тропинкам, вьющимся между скал, в узкую долину.
Хуэй мчался рядом с ними. По крайней мере, в этот день ему не придется убивать. Битва закончится еще до того, как он доберется до храма.
И все же, когда он с грохотом мчался к разрушенному храму, впереди него раздались крики бандитов. Атака замедлилась. Сорокопуты мелькали, высыпаясь из колонны с обеих сторон. Свист стрел прорезал воздух. Бандит отскочил от входа, из его глазницы торчала стрела.
У Хуэя перехватило дыхание. Рабовладелец и его люди, вооруженные луками? Что-то было не так. Он мог видеть искры замешательства в глазах всех вокруг него. Битва должна была разворачиваться совсем не так.
Ко входу в храм вела крутая лестница, едва достаточная для пяти человек в ряд. Ступени были скользкими от крови, по краям валялись тела, из грудей и черепов торчали стрелы. И эти стрелы не были простыми деревянными древками охотников, Хуэй мог видеть по некоторые из них, которые не попали в цель. Наконечники у них были бронзовые, как у солдат, и такие острые, что древко могло пробить голову человека.
Мертвые и умирающие заблокировали вход в храм, но Сорокопуты отбросили их в сторону, и армия бандитов хлынула во внутренний двор.
Хуэй, спотыкаясь, ввалился в дверной проем вместе с массой Сорокопутов. Со статуи у входа он мог видеть, что храм посвящен Безу, богу музыки и танца, но радости там не было. Небольшая группа ассирийцев сгрудилась вокруг алтаря, а один из них – скорее всего, лидер, Каарик – стоял на столе бога.
- Но это не ассириец, - подумал Хуэй.
Он был высоким и мускулистым, с гривой светлых волос и глазами, синими, как море, В руках он держал большой лук, переливающийся серебряной проволокой, намотанной на древко. Египтянин?
Голубоглазый предводитель проревел: - Гор, вооружи меня! – боевой клич, отбросил лук и выхватил меч. Битва была слишком близка для стрел, и другие мужчины, столпившиеся вокруг алтаря, обнажили свои клинки. Защитники, теперь больше похожие на воинов, чем на работорговцев, образовали кольцо вокруг круга, - запланированная стратегическая позиция.
Сорокопуты бросились вперед, и бронза столкнулась с бронзой. Хуэй отступил назад. Он не собирался умирать просто так. И он мог видеть мастерство защитников. Их клинки мелькали плавными дугами, высоко, низко, колющие, рубящие, как вспышки света, танцующие в лучах восходящего солнца.
Бандитов было много, но у них не было мастерства. Лезвие вонзилось в шею одного человека, и он упал навзничь, истекая кровью. Еще один меч пронзил грудь разбойника. Руки были отрублены, черепа расколоты. Под ногами разлилось озеро крови, бандиты поскальзывались и скользили в крови, пытаясь продвинуться вперед.
И все же Сорокопуты не отступали. Когда один бандит упал, другой бросился в образовавшуюся щель, чтобы занять его место. Но защитники были неутомимы. Они не могли быть работорговцами. Они обладали силой и грацией профессиональных бойцов.
Шуфти сдерживался, изрыгая проклятия и размахивая руками, призывая своих людей к еще большему неистовству. Он завыл, призывая людей сражаться до конца, ибо любой трус
