победу…
— Я звездам не верю! Все это плутовство, — проворчал кто-то. Ксенсский и Стржембош, поблагодарив за угощение, должны были выпить еще по кубку с хозяином, и Дызму как приехавшего из Варшавы тотчас засыпали вопросами, что там делается; он сообщил, что готовятся выступать и идти, как можно скорее…
— Я слышал, — сказал Яскульский, — что в Люблин приедет к королю папский нунций. Для него уже нанята квартира. Маршалок Любомирский, который теперь в немилости у короля, тоже, вероятно, приедет, чтобы постараться смягчить его.
— Вряд ли это ему удастся, — заметил Стржембош, — король очень сердит на него.
— Правду сказать, и есть за что, однако маршалок рассчитывает, что ему удастся… Что такое пан Жидкевич, или Житкевич, в сравнении с Любомирским?
— Оно так! — рассмеялся Ксенсский. — Не знаю, как старо шляхетство пана инстигатора и происходит ли он от жида или от жита, но ведь известно всей Речи Посполитой, что если бы не соль, Любомирские значили бы немногим больше Житкевичей. Соль их вывезла.
— А теперь подвела, — рассмеялся Яскульский.
— Пересолили, — заключил Ксенсский.
Все засмеялись, хотя тут и не было ничего особенно остроумного; но зная Ксенсского и его шутливость, начинали смеяться обыкновенно в кредит, лишь только он открывал уста.
— Я за Любомирского не боюсь! — крикнул кто-то из шляхты, сидевший за столом. — За него королева, а стало быть, и Радзивиллы, и духовенство; а наш король, дай ему Боже благополучного правления, не злопамятен.
Беседа продолжалась и от двора перешла на войско. Стали перечислять, сколько дают различные паны.
— Двое братьев Пясецких, хотя и не очень богаты, ставят на свой счет полк, — сказал кто-то.
— Что удивительно, что Радзеевский дает рейтаров, которых снарядит насчет цейхгауза Казановских!
— Фредро — сто конных шляхтичей!
— Денгоф несколько сот.
— Князь Доминик несколько хоругвей, — перечисляли по порядку гости.
— Для князя Доминика этого мало, если Пясецкий дает полк, — перебил Ксенсский, — тем более что и качество войск разное; сотня пана Фредро больше стоит, чем тысяча пана Замойского.
— Замойский еще поставит! — вступился кто-то за князя Доминика.
Вообще все беспечно смотрели на будущее. Известия о том, что казаки опустошили несколько незащищенных городов, не приводили в уныние, потому что везде, где имелись не только стены, но и простые валы и частоколы, гарнизоны защищались успешно.
Переполох, воцарившийся после пилавецкого поражения, давно миновал, хотя виновникам до сих пор не могли простить позора.
В лагере можно было наслушаться и серьезных бесед, и крайне легкомысленных анекдотов, которые рассказывались ради смеха.
Тут же раздавались песенки, которые можно было исполнять только в мужской компании. Иные торговались о конях и менялись ими, что тотчас же вызывало всех из палатки: коней осматривали, ощупывали, проезжали; спорили, торговались.
Конь в это время, в походе, был для шляхтича дороже всего, доброму коню всадник часто бывал обязан спасением жизни, имея плохого, можно было поплатиться головой; каждый старался приобрести наилучшего, хотя бы за большие деньги.
Были и такие, которые умышленно барышничали конями, делая вид, что продают их по нужде и с неохотой. Впрочем, эти проделки были скоро замечены и прекращены.
Евреи и татары пригоняли целые табуны, так как кони всегда требовались в войске. Взявший коней из дома, нередко терял в дороге лучшего и старался заменить его.
Перед палатками было на что посмотреть; и челядь, и паны гарцевали на конях, гонялись, состязались, а так как свободного места было маловато, то требовалось большое искусство.
Нескоро удалось Ксенсскому, сделав знак Стржембошу, выбраться из-за стола и из палатки, и тронуться далее, старательно избегая таких же гостеприимных шатров, из которых доносились песни, музыка и смех.
— Всегда у нас весело начинается, — сказал Ксенсский, — хотя часто очень грустно кончается. Дай Бог, чтобы мы в таком же настроении вернулись на зимние квартиры! Не сомневаюсь в успехе, но всегда боюсь, видя такую чрезмерную самоуверенность.
Впервые видевший такую массу войска, Стржембош возвращался в гостиницу измученный и оглушенный. Он видел, что тут жизнь совсем особенная, к которой он не привык. Чувствовал, что ему придется выдержать серьезное испытание, как выразился Надольский.
— Имей в виду, — сказал ему Ксенсский, — что без драки здесь не обойдется. Хоть бы ты не хотел, тебя вызовут на поединок по пустейшему поводу, чтобы испытать, хорошо ли владеешь саблей.
— Этого я не боюсь, — усмехнулся Дызма, — сдается мне, что не ударю в грязь лицом…
VIII
По-видимому, все собирались ехать в Люблин с королем или за королем, хотя дело должно было решиться не здесь, и сборным пунктом для посполитого рушенья был назначен Константинов.
Но говорили, что набожный Ян Казимир надеется получить в виде благословения в поход часть Древа Святого Креста, значительный обломок которого хранился, как было известно, у отцов доминиканцев; говорили также о благословении, которое папский нунций должен привезти ему из Рима.
Все это притягивало сюда и тех, которым следовало здесь находиться, и таких, которых влекло простое любопытство, и таких, наконец, которые собирались ловить рыбу в мутной воде или мутить воду. К этим последним мог бы причислить себя известный в свое время крикун и буян, не уступавший никому из тех, которые при Батории начали на сеймах войну с королем для доказательства шляхетской силы, — пан подчаший сандомирский, Матвей Демицкий.
Он принадлежал к числу тех, которые вместо того чтобы кланяться и льстить двору, старались добиться от него исполнения своих требований бунтом и угрозами, а главным образом хвалились тем, что шляхта признавала их поборниками золотой вольности.
Сердечный приятель Радзеевского пан подчаший готовился, как только представится случай, выступить против короля, стать под хоругвь подканцлера. Не богатый, хотя и не бедный, не пользовавшийся значительным влиянием, хотя и поднимавший много шума, подчаший рассчитывал выступить в делах Речи Посполитой так, чтобы с ним должны были считаться.
Для этого требовалось главным образом огромное нахальство, а этим качеством Дембицкий, как и его приятель Радзеевский, был одарен в высшей степени.
Он имел внешность трибуна сеймиков, не представлявшую чего-либо значительного, но бросавшуюся в глаза. Довольно тучный, широкоплечий, с круглой, как шар, головой, румяными щеками, украшенными несколькими бородавками, широким ртом с толстыми губами, рыжеватыми жесткими усами и такими же волосами.
Слыл оратором, но в духе того времени, когда говорили vox, vox, praetereaque nihil[19] — то есть выкрикивал громовым голосом пышные фразы, иногда подкрепляя их гневным окриком. Дембицкий знал вес тех немногих ходячих, излюбленных шляхтой, аргументов, которые всегда оказывались действенными: о гарантиях вольности, о палладиуме шляхетской свободы, о покушениях приобрести absolutum dominium[20], о посягательствах на право, которое
