больна с рождения. Сначала он проникся участием, но быстро ему надоело, и он свалил все это на Лину. Не вмешивался, лишь давал деньги на лекарства и врачей. Иногда он спрашивал, уверена ли она, что все это Нике необходимо, но дальше этого никогда не шел. Но стоило начаться приступам, он становился очень включенным и внимательным. Не задерживался на работе, звонил днем, чтобы узнать, как дела, мог заехать в аптеку. В такие дни Лина снова чувствовала, что они семья, а не просто соседи по квартире. Это грело ей душу и лишний раз убеждало ее – она все делает правильно. Лина еще взглянула на свое отражение и вздрогнула. На секунду ей показалось, что на нее смотрит мать. «Я все делаю ради вас», – услышала она то ли ее, то ли свой голос. От этого ей стало очень страшно, и она отвернулась от зеркала.
Лина сняла с крючка ключи и уже собралась выйти в подъезд, как вдруг раздался стук в дверь. Растерявшись, она не догадалась спросить, кто там, и открыла дверь. За порогом стояли два человека, одни в полицейской форме, другой в гражданской одежде.
– Вы Радионова Лина Анатольевна? – спросил полицейский.
– Да… – голос Лины прозвучал тихо и хрипло.
– Ника Радионова – ваша дочь?
– Да… – так же тихо ответила Лина. Потом спросила срывающимся голосом:
– Что случилось? С ней все в порядке?!
– Ваша дочь в больнице, за ней наблюдают врачи. Боюсь, вам придется проехать со нами. У нас к вам есть несколько вопросов, – полицейский сделал приглашающий жест рукой.
Лина несколько секунд переводила взгляд с одного лица на другое, потом молча вышла, закрыла дверь на ключ и пошла вслед за двумя мужчинами к лифту.
* * *
Ната смотрела в экран компьютера, но не могла сконцентрироваться на работе. Глаза то и время возвращались к сообщению в телефоне: «Ты была права тогда, девять лет назад. Я должен был прислушаться к тебе». Вслед за этим сообщением был получасовой разговор с Алексом. В сотый раз она встала и начала ходить по комнате. В голове шумело от тишины пустой квартиры и собственных мыслей. Она была права тогда. Но это не помогло. Она должна была пойти дальше. Должна была писать и звонить. Рассказывать и искать помощи. Но она испугалась. Испугалась пойти против сестры, которая была ее опорой на протяжении всего ее детства. После той робкой и неуспешной попытки поступить правильно она навсегда отказалась пытаться еще раз. Все девять лет она корила себя – и за то, что обвинила сестру, и за то, что не довела начатое до конца. Она убеждала себя, что ошиблась, но прекрасно знала, что это не так. Девять лет.
Алекс сидел дома один в кухне в полной темноте. В зале бубнил телевизор, за окном шумел лес. Светились красные цифры часов на табло плиты. 22.13. Алекс шумно втянул воздух и потер покрасневшие глаза. Он не спал всю предыдущую ночь и большую часть сегодняшнего дня провел в бессмысленных брожениях по дому. Перебирал вещи Лины, Ники, вытряхивал ящики, заглядывал в укромные уголки, искал, сам не зная что. Все, что имело отношение к делу, уже нашла и изъяла полиция. Шприцы, таблетки, бутылку из-под оливкового масла. Выпил десять чашек кофе. После разговора с Натой стало еще хуже, хотя он надеялся на некоторое облегчение. Он хотел услышать, что он не ужасный муж и отец. Что кто угодно мог оказаться в такой ситуации. Что такого невозможно ожидать и нельзя предсказать. Но она этого не сказала. Да и он сам так не думал. В этом была его вина, не меньше, чем вина Лины. Он это допустил. Он не хотел вникать. Он думал, что его задача – заработать деньги. Он не замечал мрака, в котором тонула его семья, в котором пропадала его жена, в котором мучительно погибал его ребенок. И теперь они останутся вдвоем. И он не справится, потому что, по большому счету, за 12 лет он так и не научился быть родителем.
Лиза тихо заглянула в комнату Антона. В темноте из-под оделяла струился бледный свет. Осторожно прикрыв дверь, Лиза вернулась на кухню. В который раз перечитала письмо, полученное еще три недели назад. В нем было всего несколько строк: «Вы были правы. Ваши подозрения подтвердились. Вы поступили правильно». Лиза закрыла письмо и, закрыв лицо ладонями, расплакалась, стараясь не всхлипывать слишком громко. Она вовсе не была так уверена, что поступила правильно. Что имела право так поступать. Стало ли Нике лучше от этого ее поступка? Стало ли лучше всей их семье? Кому дано право решать, что лучше для ребенка? Жить с мамой, которая подвергает ее здоровье опасности, или жить без мамы совсем? Жить с папой, который 12 лет не замечал происходящего в собственной семье? Знать, что собственная мама травила тебя с самого детства?
Лиза вздрогнула, почувствовав руку на своем плече. Рядом стоял Антон.
– Мам, ты чего?
Лиза утерла слезы.
– Да ничего, так что-то, накатило.
– Мам, ты правильно поступила, ты же знаешь.
Лиза молчала.
– То, что она делала – ужасно и неправильно. Ника могла остаться инвалидом или вообще умереть.
Лиза закрыла глаза. Все это она говорила себе много раз, но эти слова не отменяли того факта, что она взяла на себя слишком большую роль в этой истории. Больше, чем она могла вынести.
– Как она? Ты с ней переписывался? – перевела она разговор.
– Ага. Нормально, совсем поправилась. Волосы отрастают. Они с бабушкой живут у бабушкиной сестры. Вчера ходили на Рождественскую ярмарку в центре Берлина. Фотки прислала – выглядит классно, как в книжке.
– Скучаешь по ней?
Антон пожал плечами.
– Ну да, наверное.
Лиза обняла сына и притянула к себе.
* * *
Ника открыла глаза и посмотрела в окно – был ясный морозный день. Бабушка сидела в кресле в углу комнаты с книжкой. Она была стройная, аккуратная, в стильном домашнем костюме и тщательно уложенными волосами. Ника залюбовалась ей. Бабушка выглядела совсем не как бабушка.
– Проснулась? – улыбнулась София Павловна, увидев, что внучка открыла глаза.
Ника улыбнулась в ответ и кивнула.
– Тогда умывайся, пойдем завтракать. Нина приготовила чудесные панкейки с ежевикой. А потом можем пойти погулять, погода отличная, ясно и солнечно.
– Хорошо, – Ника спустила ноги с кровати и потянулась за телефоном. Пришло несколько сообщений от Антона – у него время шло на пять часов вперед, пока она спала, он всегда успевал ей написать.
«Я сделал тебе
