узреть, как она невинна, как много знаний таит, и как она обнажена перед открывшимся ей разумом. Ведь тьма прячет в себе истину, которую свет беспощадно слепит… и слепит он своих проповедников, даруя им лишь ложную красоту», – в конце своей речи Легион говорил о тьме как-то совсем иначе, придавая ей более метафорический смысл.
«С чего ты вообще это взял?»
«С чего я взял? А ты не видишь? Они избегают тьмы, потому что она им неизвестна. Они даруют собственную любовь лишь светлому дню, тем самым проявляя бестактное неуважение к ночи, видя в ней лишь плохое и не впуская в свой разум. Они вовсе не осознают факт того, что тихая и блаженная тьма несёт в себе тайные знания и вечный покой, в котором когда-то давно находилась ещё не рождённая Вселенная. Именно в колыбельном мраке Вселенной пылают яркие звёзды, которых вечная ночь приютила в свой тёмный и безграничный космос. Светила, испускающие свои вспышки, выглядят на фоне космоса подобно детям, которые, прежде чем заснуть, включают свет, опасаясь, что из тёмного угла выскочит их же фантазия. Но фантазия, будучи лишь последствием живого разума, никак не связана с тьмой. Не она дарует безумие и боль. Всё это порождают лишь жизни, отказавшиеся из-за собственного страха неизведанности принять в своё сознание ночь, тем самым свихнувшись от своего же существования и склонив самих себя к сумасшествию. Они считают тьму злом, они боятся её неизведанности. А там, где для всякого наступает неизведанность – неприменимо всё кажется опасным. Как и тебе, Эрик, казалось до того, как я показал тебе способ избавиться от неверного восприятия. И, как я уже говорил: страшна ни тьма, а жизнь, что в ней таится. То, что живёт во тьме, само по себе такое же создание, как и те, кто живут на свету».
«Но почему ты сначала отзываешься о тьме лишь как об отсутствии света, а потом как о каком-то месте тайных знаний?»
«Потому, что между этим есть тонкая грань, которую ты ещё не скоро поймёшь, – ответила коса. – И эти. Эти, – коса акцентировала своё внимание на существах, бегающих вокруг источника света. – Разница в том, что свет ослепляет безумием своих проповедников, и они уже не способны видеть ничего более, кроме белого сияния – желанного и иллюзорного. Они заточили себя в страхе перед тьмой. Глупые путники, не сумевшие пройти это место. И отныне они обречены на вечное пребывание здесь. Тебя тоже могла ждать подобная участь… Но тебе повезло, ведь я оказался с тобой».
«Но погоди. Может, их удастся спасти? – подумал Эрик, ступая ближе к свету. – Они же не виноваты, что забрели сюда, а теперь мучаются от невозможности выбраться», – он сделал ещё один шаг на встречу свету.
«Они не способны ступить во тьму, чтобы выбраться из оков своих предрассудков. Они не могут отказаться от собственных иллюзий, боятся внутренней правды, обманывая самих себя. Ты не поможешь им, не поможешь тем, кто даже не ведёт борьбы с собственным невежеством, а лишь давно сломлен чужой тупостью и своим приобретённым неумением думать».
«Хочешь сказать, что им уже нельзя помочь? Но я не могу просто стоять и спокойно на это смотреть», – он совершил очередной шаг.
Создания, завидев парня, сразу схватились за палки, и зашипели, выставив оружие остриём вперёд.
«Видишь, – опять начал Легион, – они боятся тебя. Они думают, будто всё, что выходит из тьмы, желает им навредить. И даже если ты попытаешься вразумить их, то тем самым захочешь отобрать у них ту иллюзию, которую они давно воспринимают за истину».
«Но почему ты ничего не сделаешь?! – возмутился Эрик. – Меня же спас».
«Ты оказался открыт для прозрения, ещё не засохший в умении думать. А их же рассудок давно замурован в стене скудоумия. Нельзя помочь всем, как бы ты не старался. И знаешь, что самое смешное? Знаешь, а? Даже если бы я отобрал бы у них ту иллюзию, в которую они верят, в которой они заперли себя, то убил бы их этим. Ведь они уже не смогут жить без своих воззрений, и попросту передохнут от осознания, что на протяжении всего своего жалкого существования их вечно обманывали».
«Погоди, но при чём тут это? Если ты сможешь показать им, что тьма не враг, то они, перестав её бояться, уйдут отсюда».
«Есть две тьмы. И если первая лишь отсутствие света, то вторая – отсутствие знаний об истине. Через неё-то они и не пройдут. Покажи ребёнку существование смерти, и тем самым окунёшь его во вторую тьму. И он не переживёт чудовищной правды», – с абсолютным безразличием прошептала коса.
«Но как же. Неужели нет каких-то способов?» – Эрик всё ещё не терял надежды, не веря в то, что узники этого вагона никогда отсюда не выкарабкаются. Он не мог спокойно знать, что, когда выберется из этого вагона, то другие в нём останутся навсегда.
Создания прыгнули в сторону Эрика, размахивая копьями, и парню пришлось отступить обратно во тьму, чтобы не быть раненным.
«В мире всегда есть и будут такие, покуда мир плескается в безумии. Ты просто никогда не замечал этого за преградой своих очков. Всех не спасёшь. Смирись с этим, иначе сам станешь одним из тех, кто утопает в своём бессилии».
Эрик было хотел что-то ответить, но не смог, будто потерял возможность говорить. Он наблюдал за этими созданиями, пятился назад, и действительно осознавал, что вряд ли сможет им помочь.
«Да. Да-а-а, – шептал Легион в голове. – Ты правильно думаешь. Ты же не можешь помочь сам себе… и никогда не мог, как и никто вокруг. Именно поэтому вы все существуете в бездне собственной беспомощности, слушая лишь сумасшествие бородатых детей, обезумевших, но искренно верящих, что они мудрецы, что они своими наставлениями могут помочь другим… но они такие же ничтожества, высокомерные и глупые. Знаешь, что самое смешное? Что реальные мудрецы даже… – Легион на мгновение замолчал, потом издал хриплые смешки, – …даже не собираются никому помогать, ведь знают, что их никто не станет слушать».
Эрик уже не замечал голоса в голове. Он лишь продолжал пятиться назад, всё глубже погружаясь во тьму. И вдруг упал прямо в тамбур, сам не успев понять, что только что покинул вагон.
Халексион, сидящий неподалёку, встал и подбежал к Эрику.
– Эй, ты в порядке? – спросил серый, принявшись осматривать парня.
– Да, – безразлично ответил Эрик, ещё не оправившийся от увиденного.
– Нет, точно что-то не так. Да ты весь бледный, – Халексион попытался уложить Эрика, чтобы
