Книга Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

Их ровно вылепили из небесной глины, когда воздух замешивают на воде, черты их смазаны и текучи, они бестелесны и мутны, как плохое стекло, но почему-то всё это не мешает разглядеть страшные рубцы на лице одного из двух и его жуткие глаза, зябкие, как громадный кусок льда. Люди с полуночи рассказывали, что такие глыбы льда равнодушно и лениво в щепы разбивают корабли, стоит лишь зазеваться и подставиться. Второй просто огромен, глаза его напротив — горят, губы плотоядно щерятся, и сердце твоё насквозь пробивает холодная стрела страха, и не остановили её, как худая броня, ни колдовская защита, ни обереги, ни заклинания. Воины вокруг замерли, ровно замороженные, пленённый властитель так и застыл, с обречённым взглядом, устремлённым в небо, всякое движение умерло, лишь ты остался один на один с этими тварями. Заклинания не должны их подпустить, обязаны удержать на расстоянии, только отчего-то жуткие привидения, слепленные из небесной глины, прут вперёд, будто ты отгородился всего-то гнилой тряпкой. Тебя бережёт само время, но жуткие призраки упёрты настолько, что время между вами сминается, как пергамент в ладони. Вселенная начинает звенеть, ровно пятиструнный кемад, когда эти двое начинают разбивать её, дрожь, проходя через тебя, по позвоночнику стекает в ноги, и ты подошвами сапог щекочешь землю. Впервые за долгие годы слышишь стук собственных зубов… и да, это страх. Или ужас. Ты никогда их не различал. Время эти двое смяли за пару вздохов, силу заклинаний порвали за три, и если бы Отец Небесный вдруг вытащил из моря несколько огромных плавучих льдин и одну за другой обрушил с высот на твою голову, ты рассыпал бы из глаз столько же искр, как сейчас. Огромный кулак плющит твое лицо, нос вминается, череп трещит, как необожжённый глиняный горшок, челюсть вылетает из сумок, и слава Всевышнему, ты успел прошамкать: «Обаз черем хистун». И всё. Над головой привычно, по-кошачьи гнёт спину звёздчатый потолок покоев, свет луны, что заглядывает в окна, серебрит небесных светлячков, а рядом сопит глупая гусыня.

— Мой повелитель, ты видел страшный сон?

Хм, не спит. Дева для услад приподнялась на локте, по-щенячьи преданно заглянула в глаза. Провела пальцем по груди, по рукам, по шее забралась в бороду:

— Ты силён и всевластен, повелитель, твоя рука с мечом поразит любого, в этой могучей груди мерно стучит сердце размером с котёл, и ещё моя бабка говорила, что людей с таким подбородком не испугает ничто. Ничто и никто, слышишь мой повелитель, пока я с тобой.

Улыбнулся, притянул её ухом к самым своим губам, прошептал:

— Нашёлся один. Испугал. Я чуть не обделался.

— Враг пробрался в твой сон, мой повелитель, и поймал тебя врасплох.

— Но если какая-то красавица думает, что завтра побежит шептать на ушко подругам сплетни, как повелитель чуть не изгадил от ужаса простыни, она глубоко заблуждается.

— Мой повелитель, я и не думала…

Конечно, не думала. Тяжело болтать, когда после зычного хрусткого щелчка голова безвольно повисает, тело обмякает, и веки, этот добросовестный ночной хранитель, уже никогда не прогонят луну из водоёмов блестящих глаз. Ночь. Светило плещется, человек спит, труп остывает.

Глава 19

Порой бывает такое — что-то вокруг неуловимо меняется, а что именно — понять не можешь. Воздух другой, солнце светит по-иному, звуки ухо дразнят как-то по-особому. Отвада, Безрод и прочие переглянулись, въехав в Сторожище, а Сивый даже назад оглянулся — там на телегах, застеленных соломой смирные лошадки неторопливо везли Стюженя с Урачем. Ворожцы недоумённо пожали плечами. Город изменился, зазвучал по-другому, заструился быстрее, вон люди куда-то спешат, да не один-двое, по пять-шесть человек сразу, будто на представление спешат, опоздать боятся, а вон бабы детей волокут в обратную сторону, и тоже едва не бегом. Оглядываются ещё, поскорее-побыстрее. От толпы уводят? Оно и понятно: нечего малышне делать в толпе.

— С ума посходили что ли? — недоумённо буркнул Моряй.

— Выясним, — Отвада припустил рысью, крикнув назад, — Догоняйте!

Княжий терем тоже гудел, Отвада ловил на себе взгляды со всех сторон пока спешивался да бежал в покои: теремные, дружинные — все смотрели с непонятным выражением на лицах, будто небо на землю упало, и ты единственный на всём белом свете, кто этого не знает. Хотел было крикнуть: «Пряма ко мне!», да не пришлось. Лёгок на помине.

— Что случилось? Ровно в гости приехал, ничего не узнаю!

— Город на ушах стоит. Там в иноземном конце чудеса показывают.

— Какие чудеса? — Перегуж, Моряй, Безрод следом за князем вошли в думную палату.

— Помнишь тех четырёх выживших после нападения на купецкий поезд? Ну тех, что к Стюженю свезли? Там двое полуденников было, а двое наши? Так вот, полуденники своих выпросили, мол, сами обиходят и похоронят, если что, по своему обычаю.

— Ну помню. Старейшина их тутошний самолично меня просил. Концы отдали?

Прям выдержал паузу.

— Наоборот. Выжили те двое. И даже на ноги встали. И в разум прежний вошли.

Отвада сощурился.

— Вроде хорошие новости, а смотришь сычом.

— Слушай дальше. Чихнуть не успели, весь город узнал, что хизанцы поставили людей на ноги после душегуба, считай — победили. Там тоже не дураки небо коптят: выволокли эту парочку на площадь и ну давай расписывать, как могучи их боги. Дескать, всё в руках вышних сил. А ты, простой боян, мол, пораскинь мозгами, сообрази, кому тебе молиться.

— И как назло меня нет в городе, — Отвада недобро улыбнулся. — Случайность?

— Не думаю.

— И много народу к себе переманили?

Прям угрюмо кивнул.

— За пару дней много. И будет ещё больше. Второй день бузят на площади, уже золото собирают на молельные дома. Дескать, народу уже много, а молиться негде.

— Наши не молятся под крышей, — буркнул Моряй.

— Посулят избавление от хворей, хоть Злобогу поклонишься в тёмной пещере, согнувшись в три погибели, — Отвада смачно припечатал кулак о ладонь.

— И слушок пустили, дескать, где-то и мор победили. Мол, Отец их Небесный великую мощь возымел, помогает недостойному племени людскому.

— Но… — ухмыляясь, протянул Безрод с вопросом.

— Но избавление не дастся даром, — кивнул Прям. — Переходи в истинную веру, и будет тебе благодать.

— Ты веришь в это? — Перегуж с тревогой спросил Отваду.

— Да. Но сильнее меня беспокоит тот слушок.

— Который?

— Про излеченного от мора.

Перегуж согласно кивнул.

— Если даже это полуправда, к Отцу их Небесному повалят толпой.

— А если полная правда, повалят так, что и нас затопчут, — Отвада горестно поджал губы. — И главный молельный дом устроят в моём тереме.

— Что делать?

Отвада недолго думал.

— Так. Всем одеться попроще и айда на площадь. Послушаем.

Сивый повернулся идти со всеми.

— Так, а ты куда? Ополоумел на рожон лезть?

Безрод ожидаемо холодно усмехнулся — Прям даже бровями поиграл, мол, я так и знал, князь, этого отговаривать бесполезно. Отвада заговаривать второй раз и не пытался, лишь с досады плюнул.

— Тогда хоть лицо спрячь, страхолюд…

Народ на площади бурлил, Безрода, замотанного в клобук, болтало, ровно щепку на волнах. Где-то справа он мельком видел Перегужа в кожаном переднике кузнеца. Там, впереди, на вечевом помосте стояли те двое, тощие, потерянные, но попробуй-ка глядеть кругом соколом, когда только-только встал со смертного ложа. Наверное, сотый раз на корявом боянском они рассказывали, как чудовище с рубцами по всему лицу истребило купеческий поезд, во всех красках расписывали, с подробностями, а их самих спасло и вернуло к жизни только моление Отцу Небесному.

— Не Безрод это, — услышал Сивый справа.

— А кто? Человечьим языком тебе говорят — рубцы по всему лицу!

— Значит, в ту войну за нас подставлялся, а тут на-те вам, душегубством занялся!

— Человек меняется. Мало ли что могло случиться.

— Верно! Вон Пыляй до женитьбы тоже хорошим был. Не пил. А теперь всё! Как выпьет, себя забывает. Может и Безрод так. Пока трезвый — добрый да покладистый. А как выпьет, себя не держит, — встрял худющий гончар.

— А может, заклятие на нём? Говорят же, подался он к Злобогу. А что, я верю. Нальёт ему Злобог заговорённой бражки и всё, хороший человек творит паскудство. И дети у него, болтают, чудесатые. Как бы тоже зло не начали