– Но я рад, что так произошло, – продолжал он с легкой улыбкой. – Однако это не исключает того, что вам еще предстоят серьезные обследования, чтобы убедиться в вашем полном выздоровлении… Да, извините, – вдруг спохватился Илья. – Я же не представился – Болдин Илья Викторович, ваш лечащий врач…
– Очень приятно, – отозвалась я и тут же разозлилась на себя за то, каким писклявым голосом это было сказано.
– Взаимно, – Илья не переставал улыбаться, отчего я нервничала еще больше. Я столько раз видела эту улыбку, но сейчас для меня все было будто впервые.
– Позвольте, я осмотрю вас, – не замечая моих внутренних стенаний, спокойно говорил он дальше. – Сожмите мою руку…
Ладонь тут же предательски взмокла, а рукопожатие получилось намного слабее, чем могло быть. Но Илью и это вполне удовлетворило. Потом он попросил так же, как и Каспаров, подвигать ногами, согнуть-разогнуть их в коленях, затем долго светил мне в глаз маленьким фонариком, пытаясь выискать там какие-либо отклонения. Но ничего не найдя, принялся что-то писать в моей карточке.
– Сегодня назначаю вам сделать все анализы и консультацию нейрохирурга…– сказал он потом.
– А когда мне можно будет вставать? – набравшись смелости, спросила я.
– Если нейрохирург даст добро, то можно попробовать сделать это уже сегодня, – обнадежил Илья. – Но только в моем присутствии, – наставительно добавил он. – В любом случае ваши мышцы еще не разработаны после стольких недель без движения, поэтому вам понадобится поддержка…
– Буду только рада этому, – брякнула я, опережая собственные мысли.
Но Илья на мою оплошность вновь среагировал загадочной улыбкой уточнив:
– Что-нибудь еще?
Я кивнула и тут же выпалила следующий «волнующий» меня вопрос:
– А что с питанием? Когда я смогу перейти на нормальную пищу, а не пюре и бульоны?
– Когда ваш желудок тоже заработает в полную силу, – ненавязчиво осадил меня Илья. – А что, так тяжело без нормальной еды?
– Нелегко, – чуть усмехнулась я.
– Ну ничего, потерпите, – мягко отозвался он. – Через пару дней все наладится… И тогда, обещаю, я лично вас угощу чем-нибудь вкусным. Например, пирожным. Вы любите пирожные?..
Все внутри меня на мгновение замерло, и даже сердце, казалось, прекратило свой бег, я же ответила, счастливо выдохнув:
– Вы даже не представляете как…
Вместо эпилогаПрошло несколько дней. За это время я начала вставать и даже ходить, правда, иногда приходилось за что-нибудь придерживаться. Порой такая ограниченность в движениях меня раздражала: вроде внутренне ощущаешь себя прекрасно, а мышцы ног объявляют тебе забастовку. Успокаивало одно – с каждым днем делать все становилось легче, и я потихоньку возвращалась к привычной жизни.
А вчера меня неожиданно навестил Саша. И первый раз, даже осознавая, что теперь он реальней некуда, я смогла спокойно с ним поговорить. При виде него мое сердце больше не трогали ни любовь, ни ненависть, ни какая-либо другая сильная эмоция. Просто дружеское, ни к чему не обязывающее общение.
Теперь об Илье. Похвастаться здесь мне особо нечем. За эти дни наши отношения так и не вышли за рамки «пациент-врач». Он по-прежнему опекал меня, часто навещал и справлялся об успехах, но больше никаких шагов к сближению не делал. И обещанным пирожным пока не угостил, хотя накануне вечером мне разрешил съесть бульон с кусочком мяса.
Однако я пока не расстраивалась на этот счет, пусть все идет как идет… Тем более что эйфория первого дня, вызванная возвращением домой, сменилась некой апатией. Я вдруг стала ощущать себя эмоционально опустошенной, и, наверное, должно пройти время, чтобы мне вновь захотелось испытывать сильные чувства…
Но самое главное, сегодня утром раздался звонок от того, о ком я думала все последнее время не меньше, чем об Илье. Карл Генрихович Розенштейн. Когда услышала его голос в трубке, узнала сразу и даже не удивилась, откуда у него мой номер.
– Доброе утро, Катенька, – протянул он. – Как себя чувствуете?
– Спасибо, все в порядке, – я сама не заметила, как стала улыбаться.
– Я рад, очень рад. Скажите, Катюша, а амулет мой у вас ведь? – спросил Карл Генрихович затем.
– Да, конечно! – бодро отозвалась я.
Крест мне принесла мама, как и обещала, но вот состояние его действительно было удручающим. И я не знала, как сказать об этом его владельцу.
– Я хотел бы забрать его обратно, с вашего позволения. Полагаю, вам он уже не нужен, – в голосе Карла Генриховича улавливалась улыбка. – Не возражаете, если я скоро подъеду к вам больницу?
– Подъезжайте, конечно…– ответила я, а сама начала лихорадочно соображать, как объяснить ему, что случилось с амулетом.
Карл Генрихович позвонил буквально через четверть часа, сообщив, что ждет меня во дворе больницы. Погода была теплой, поэтому я лишь накинула поверх пижамы халат и медленно спустилась на первый этаж. Еще не выходя наружу, сквозь стекло двери я увидела знакомый клетчатый пиджак и приплюснутую беретку.
– Ну что, Катенька, я был прав? – первое, что спросил меня Карл Генрихович при встрече.
Я сразу поняла, что он имеет в виду, поэтому ответила с усмешкой:
– Прав.
– Вот видите, а вы не верили мне, – с веселым прищуром заметил он.
– Спасибо вам, – проникновенно проговорила я в ответ.
– Не за что, – махнул рукой старичок и наконец перешел к делу: – Так где там мой амулет?..
– А… Вот, – я немного замялась, прежде чем протянуть ему крест, завернутый в носовой платочек. – Только с ним что-то произошло странное…
– Матерь божья, – протянул удивленно Карл Генрихович, увидев свой крест во всей красе.
– Я, правда, не знаю, что с ним стало, – быстро заговорила я, пытаясь оправдаться. – В последнем мире он был в полном порядке, а здесь оказался вот в таком ужасном виде…
– Это-то как раз можно объяснить, – задумчиво вздохнул старик. – Поскольку перемещалось только ваше сознание, то и вместо самого амулета с вами путешествовала лишь его проекция… Поэтому вы и не видели на нем реальных повреждений… Дайте-ка я посмотрю поближе…
Карл Генрихович собрался было забрать у меня крестик, как вдруг тот начал светиться. Однако этот свет был не совсем похож на тот, что окутывал меня во время перемещений. Он был слишком ярким, слепящим, похожим на вспышку. А потом вокруг него возникла воронка. Она увеличивалась с каждым мгновением, желая втянуть в себя Карла Генриховича и меня. Я закричала, пытаясь сопротивляться этой неведомой силе.
– Катя! – сквозь нарастающий гул в ушах услышала я свое собственное имя, а после показалось, что кто-то схватил меня за плечо.
Но в следующую секунду силы мои кончились, и я, все-таки оказавшись внутри воронки, понеслась по некому тоннелю то ли вперед, то ли вниз. Я завизжала и крепко зажмурилась, даже боясь смотреть вперед.
