Незнакомец улыбнулся и провел ладонью по седым волосам. Улыбка у него была неуверенная и чужая. Как будто улыбка сама по себе, а он – сам по себе.
– А… – Незнакомец указал на Сашку.
– Ухажер ее. Переживает!
Циркуль с Колпаком хохотнули.
– Тогда пойду, не буду вам мешать.
Незнакомец уже сделал шаг в сторону, но вдруг обернулся и внимательно поглядел на Сашку. Тяжелый взгляд. Словно на тебя падает гранитная плита.
– А может, вам помочь? Ухажер-то, похоже, готов на все…
– Да что…
– Давай пока подержу шарик.
Незнакомец внезапно оказался рядом с Антиповым, положил свою ладонь поверх его руки. Сжал. Антипов шарахнулся от него, сперва растерянный, потом напуганный и злой.
– Эй, хрен старый, ты че творишь?! Ромк, он мне чуть руку не сломал!
Незнакомец небрежно намотал конец цепочки на палец. С шариком он смотрелся нелепо и беззащитно.
– Значит, типа супермистер Зэд, да? Типа, бля, херр Утес?! – Рукопят еще раз сплюнул – и вдруг оказался лицом во влажных, подгнивших листьях. Незнакомец едва коснулся его, просто дал легкий подзатыльник.
То, что случилось потом, Сашка осознал через полминуты, не раньше.
«Гиены», наверное, тоже. Просто вот сейчас стояли кто где, решая, то ли напасть на «герра Утеса», то ли погодить, – а через мгновение уже лежали, все трое. Незнакомец не бил их – едва задел каждого: хлопнул по плечу, дернул за нос, ткнул пальцем.
Антипов глядел на это, оттопыривши челюсть. Потом издал горлом такой звук, словно проглотил мячик для пинг-понга, развернулся и драпанул – только брызги из-под ботинок!..
Рукопят завозился в грязи, поднялся на четвереньки, левой рукой угодил в собственный плевок, поскользнулся, снова упал и, бормоча что-то бессвязное, сперва пополз, а потом побежал. Трясущийся и жалкий, он превратился в того, кем всегда и был. Обычный мальчишка, просто обычный мальчишка.
Трое «гиен» рванули следом. В точности такие же, как он: мальчишки, дети. Иногда злые, иногда наглые, сейчас вот униженные и напуганные до чертиков, – но всего лишь дети.
Почему-то Сашка твердо знал, что впредь только так и будет к ним относиться.
Незнакомец протянул шарик Насте и собирался что-то сказать, но зазвонил мобильный. Гремела приливная волна, словно в кармане синего плаща скрывалось целое море.
– Да?.. Когда?.. Хорошо, буду. Ничего, подождут. Мы никуда не спешим, сам знаешь, мы уже всюду опоздали.
Он захлопнул крышку и повернулся к ним – уже изменившийся. Настоящий.
Кивнул на шарик:
– Береги своего брата… Если по-другому не вышло, что еще остается, верно? Он-то не виноват, обычай есть обычай. – Незнакомец едва заметно скривился – словно нечаянно раздавил клопа. Только сейчас Сашка заметил тонкий шрам, сползавший от виска к уху и терявшийся где-то в седых прядях. – Не хотел бы я умереть на вашей земле.
Он сказал это, глядя в глаза Насте. Сашка, впрочем, не сомневался, что обращается незнакомец к нему.
Кивнув на прощание, человек в синем плаще развернулся и зашагал прочь. Они смотрели ему вслед до тех пор, пока не скрылся за углом.
Так было проще, чем друг на друга.
– Ну, – сказал Сашка наконец, – вот… Пойдем, провожу тебя. Не против?
Настя покачала головой:
– Не против.
– Только мне еще надо портфель забрать. И дедов шар.
Они никуда не делись, так и висели на ветке, где он их оставил. Дотянулся не с первого раза, даже удивился, что сумел поцепить их так высоко.
– Тебе куда? На триста двадцатую? Тогда, наверное, лучше через дыру, так быстрей. – Они зашагали по дорожке к заднему двору. Здесь на углу в школьном заборе был лаз, старый как мир. Раз в несколько лет дыру заколачивали досками… максимум на неделю. Потом доски куда-то исчезали, и порядок во вселенной восстанавливался.
Помимо того, что отсюда действительно было ближе к Настиной маршрутке, у Сашки имелась по крайней мере еще одна причина выбрать этот путь.
Его вряд ли знал незнакомец в синем плаще.
Шли не спеша, со стороны, наверное, смотрелись смешно: оба с портфелями и с шариками. «Жених и невеста…» – подумал он и покраснел.
Начал накрапывать дождик.
– А что… твой дед тебе что-нибудь говорит?
Сашка покачал головой:
– Молчит. Но я, если честно, и сам с ним не очень разговариваю. А твой брат?..
– Он тоже молчит. Только плачет. Ему страшно, он ведь еще маленький. Не понимает, что случилось.
– Ты с ним часто разговариваешь?
– Все время.
– Помогает?
Настя рассеянно коснулась пальцами шарика. Словно погладила по щеке.
– Иногда становится не так грустно. Перед сном читаю ему сказки. Прошу присниться…
– И что? Правда снится?
– Бывает. Тогда мы с ним играем, как раньше играли. Но чаще я не помню, снился он мне или нет. А он потом ничего не рассказывает, только плачет и плачет. – Помолчала. – Я злюсь на него за это и на себя за то, что злюсь. У меня совсем нет терпения. Иногда хочу, чтобы его скорей отдали в душницу. Потом ругаю себя. Как думаешь, это правильно? Все-таки он… ну, все-таки как будто живой, это нечестно – отдавать его в душницу.
– А вдруг ему там будет лучше?
– Думаешь?
Он пожал плечами:
– Типа среди таких же.
– А ты бы своего деда отдал?
Сашка снова пожал плечами, хотя ответ знал наверняка.
Той ночью ему приснился дед. Молча постоял на пороге их комнаты, посопел. Отступил на шаг и скрылся во мраке, но Сашка знал, что дед по-прежнему где-то там, во тьме. Сопит и ждет.
* * *
В День всех святых пошли проведать папиных предков. На улицах было полно народу, многие с шариками. В метро ехали, тесно прижавшись друг к другу; от духов тетки в выцветшем парике чихало полвагона. Сашка старался подольше не дышать, выдыхал на остановках. Чтобы отвлечься, смотрел, как покачиваются у самого потолка шарики на цепочках, как сталкиваются друг с другом и разлетаются в разные стороны. Рассеянно радовался, что дедов шар оставили дома.
В который раз он пытался представить себя вот таким: бесплотным, беззащитным. Вообразить себя предметом.
Все время казалось: еще немного – и поймет.
Уже несколько дней Сашка ломал голову над тем, как помочь Насте развеселить брата. Ладно, не развеселить – хотя бы успокоить. Это был вопрос: чему может радоваться тот, кто лишен тела?..
Часто перед сном он закрывал глаза и мысленно поднимался кверху, как если бы уже стал шариком. Смотрел на все словно с того конца воображаемой цепочки. Видел не лица – макушки, видел сеть трещин на подмерзших лужах, летел все выше, видел уже покрытые грязью спины маршруток, видел ворон на голых ветвях, скатерти мостов, шпили храмов (будто фигурки в настольной игре).
