И наконец…
– Старцы Основатели… Что это…
Город пересекала пустая полоса. Это не площадь, не улица, нет – полоса шла против городского плана, вопреки городскому порядку и самому здравому смыслу. Пустота пересекала улицы, перечеркивала дворы, перерезала строения. Гигантский таран прошел прямиком через дома, через Город, разрушая, сминая, корежа.
Это грубый разрез в плоти Города – будто гигантский клинок рассек целые здания – вырезал середину или срезал часть, и теперь эти строения стояли с вывороченным наружу нутром, нелепые, жалкие, уродливые, образуя по двум сторонам разреза новую чудовищную улицу.
Это шрам шириной в тридцать метров, покрытый, словно коростой, сплющенными, раздавленными обломками зданий, щебнем и камнем – как будто по нему прокатился тяжелейший каток, прессуя и сминая под собой все, что только можно.
Это вековая морщина, уродующая ровный лик Города, морщина, которую оставило не время, не старость, не болезнь, а чья-то могущественная извращенная воля.
– Что это?
– Это Проспект.
– Как?…
Беглые начали разбивать лагерь в месте, где рубец пересекал широкий двор. А Волод как завороженный пошел вперед – вперед через площадь, через колею каменного сора, прямо на спрессованные обломки.
Перед Володом через Проспект стоит разрезанный наискось дом – перекрытия, полы, потолки, опорные балки. Все наружу, все нелепо торчит и выглядывает из взрезанного каменного брюха. В глубине выпотрошенных квартир какая-то мебель, скарб…
– Стоять!
Резкий окрик ударил в спину, заставив содрогнуться.
– Стой! Нельзя приближаться к той стороне Проспекта!
Волод медленно обернулся – все беглые смотрели на него – бесстрастно, равнодушно.
– Почему?
Молчание. Наконец Главник бросил, ни на кого не глядя:
– Покажите ему.
Никто не двинулся с места. Наконец поднялась маленькая женщина. Она казалась совершенно девочкой, тонкой и угловатой, Волод знал, что ее зовут Малка. Темная острая челка падает на лоб, глаза, что два янтарных камешка с золотой искрой.
Малка подхватила с тележки объемный мешок на лямках и подошла к Володу. Поставила торбу наземь, широко растянула ворот. Из неё раздался многоголосый резкий писк. Волод заглянул внутрь. В мешке, сбившись в плотный ком возились серые плюгавки. Они видно только что спали, пригревшись в темноте, но сейчас солнечный свет и свежий воздух разбудили их и вся эта шерстатая мелюзга ерзала и копошилась, стараясь зарыться поглубже, укрыться за мелкими телами своих товарок. Зверьки прятались мордой в клубок и выставляли наружу длинные и прямые как соломины голые хвосты.
Малка вытянула одну плюгавку за хвост. Снова стянула мешок и пошла к разрезанному дому. Остановилась. До здания, до края Проспекта оставалось несколько шагов. Волод медленно подошел к женщине, встал у нее за спиной. Малка молчала. Молчал и Волод. Только плюгавка, крепко ухваченная за хвост, верещала и извивалась.
Вдруг Малка резко и коротко размахнулась и забросила зверушку внутрь дома, прямо в комнату, когда-то бывшую жилой.
Волод невольно подался вперед, но Малка остановила его жестом.
Плюгавка упала на пол. Резво перевернулась на живот, сжалась и стала водить носом по сторонам, выпучивая глаза-бусины и топыря круглые ушки. Хвост качался в воздухе, словно желтая стрелка.
Плюгавка взвизгнула. Тельце ее вытянулось, выгнулось. Глаза стали выкатываться, пасть раскрылась, будто раздираемая чем-то… тонкий и резкий писк мучительной боли вырвался, казалось, прямо из внутренностей… зверька скрутило судорогой… Изо рта, из ушей потекла чернильно-черная жижа. Наконец Плюгавка замерла кучкой серого праха на полу изуродованной квартиры.
Малка развернулась, накинула мешок на плечи и вернулась к лагерю. Беглые продолжали свои походные дела.
Фактор не стал ничего спрашивать, просто подошел и встал перед Главником. Он молчал и смотрел на собирающую костер Малку.
– Проклятие. Петля. Город по ту сторону Проспекта в Петле. Проклятие.
Володу захотелось избить скудоязыкого беглого, но он только сплюнул на стертые камни неровной мостовой.
Беглые разговорились вечером. Если это можно было назвать разговором.
Прыгало прозрачное пламя на брикетах походного топлива, беглые сидели вокруг. Начал Главник.
– Проспект. Круг. Петля. Заключает в себе. Черное Проклятие. Петля Проклятия. Смерть.
Слова звучали рваными, грубыми и неуместными в молчаливом Городе, на фоне глухого треска и гуда костра. Кто-то подхватил речь Главника с той же интонацией и в том же темпе.
– Не входи. Не вступай. Не касайся. Не склоняйся. Блуждом. Блуждом.
Потом другой.
– Дом блуждал. Дышал вправо. Круг замыкал. Проклятие в круг. Жизнь в черную слизь.
Волод узнал голос Малки.
– В сердце круга. В сердце Проклятия. Кто спасся. Кто избран. Вокруг черная слизь. Кто спасет. Благой дождь.
Беглые продолжали.
Они перекрикивались друг с другом короткими рубленными словами. Кто-то выкрикивал сдавленным голосом нелепую фразу, другой отвечал ему – подхватывал и возвращал или отправлял дальше. Весь это разговор шел в сложном ломанном ритме, придающем ему странную мелодичность.
Так же внезапно как начали, беглые замолчали.
По Проспекту шли уже второй день. Держались левой стороны, старались не пересекать даже середину этой прорубленной сквозь Город улицы. Если смотреть вдоль Проспекта, то видно, как он полого, по ровной гигантской дуге загибается вправо. Словно кто-то взял титанический циркуль, и начертил на Городе огромную окружность.
Проспект вел на северо-запад. Если он действительно идет кругом, то гигантская дуга будет забирать к северу все круче, чтобы потом, миновав самую северную точку повернуться к юго-западу и дальше к югу.
Во вторую ночь пути Волод бесшумно ускользнул из лагеря беглых. Что-то разбудило его. Тонкое едва заметное ощущение, что кто-то зовет его. Уснуть он уже не мог.
Волод пересек Проспект, подошел к ближайшему дому со срезанной стеной, остановился примерно на том же расстоянии, что Малка в первый день. Сел подогнув ноги.
Перед Володом зияла черная дыра шириной в половину срезанного фасада. Свет малых лун не доставал до мертвой утробы. Большая луна стояла за домом, и свет ее лишь резче обозначал непроглядную тьму.
Фактор медленно поднял руки. Сакрам Когнитон – Познание. Волод не бросил сакрам вперед, он повел им, ощупывая комнату, словно слепец, проверяющий посохом путь перед собой. Волод почувствовал размеры помещения, ветхую мебель, сломавшуюся под собственным весом, костяную пыль человеческих скелетов, труху распавшихся человеческих вещей. И яд. Волод почувствовал смертельный чудовищный яд. Проклятие?
