ему. Однако с другой стороны, именно это тело и позволило ему взглянуть на себя совершенно под другим углом. Это позволило ему буквально заново обрести самого себя. Переродиться.
— Здравствуй Айзек, — услышал он знакомый голос возле своего уха. — Как жаль видеть тебя в таком виде.
— Здравствуй Немезида, — выговорил Никто, с трудом двигая распухшей челюстью.
— Столько времени прошло, а кажется, будто пролетело лишь мгновение, — говорил голос, медленно перемещаясь вокруг его головы. — Как бы я хотела излечить твои раны, и избавить от страданий, ведь ты не заслужил такой участи. Но я не могу этого сделать, это не в моих силах.
— Я знаю, не волнуйся, — проговорил демон разбитым ртом.
— Всё это скоро закончится, Айзек. Скоро ты обретёшь долгожданный покой.
Никто лишь улыбнулся в ответ на это, но всё же решил подыграть:
— Помнишь наши беседы, Немезида? Помнишь наши вечера? Зачем всё это было?
— Я понимаю, к чему ты клонишь, — ответил голос. — Да, я и правда преследовала свои цели, пытаясь зародить в тебе зерно сострадания. Зерно любви. Но это не значит, будто я ничего не чувствовала. Ведь я выбрала именно тебя, увидев в тебе что-то, что заставило меня задуматься — «Способен ли демон на искреннее проявление любви? Не только к себе, но и к ближнему».
— И как, по-твоему? — закашлявшись, спросил Никто. — Способен демон на такое?
— Ты удивил меня, Айзек. Приятно удивил. Впрочем, я всегда верила, что посеяв правильные зёрна, можно вырастить что-то прекрасное даже в совершенно неблагоприятной почве.
— Ты так и не ответила.
— К чему тебе эти ответы, Айзек? Скоро тебя ждёт покой. Без тревог. Без волнений. Без вопросов.
— Что же тебе потребовалось от меня сейчас? Неужели ты пришла только ради этой болтовни?
Некоторое время голос молчал. Затем произнёс, не скрывая нотки печали:
— Ты злишься на меня. Я понимаю. Но каковы бы ни были мои цели — наши беседы, наши вечера в те лунные ночи — для меня это всё тоже было по-настоящему.
— И всё же, — настаивал на своём Никто. — Зачем тебе «истинные» на самом деле?
— Они… часть общей цели. Как и Эйко. Каждый из вас… каждый из всех нас… играл свою роль. Я хочу изменить что-то в этом мире, понимаешь? Пусть это звучит нереалистично и глупо, но я хочу изменить сам Ад и его жителей. И глядя на тебя, глядя на суккуба, так привязавшуюся к тебе, глядя на «истинных» — таких жёстких, и вместе с тем, таких совершенно по-детски наивных. По-доброму наивных, с чистыми сердцами. Глядя на всё это я верю, что могу это сделать. Верю, что могу превратить это жуткое место во что-то прекрасное.
— Нарушив при этом Его замысел? — рассмеялся Никто. — Ведь это именно Он и создал это место, для своих целей. Где же ещё грешникам искупать свои грехи? Не в Раю же.
Немезида молчала, проигнорировав его сарказм. Она была огорчена тем, что Айзек всё же не понимает её. Не хочет понять. И кто знает, смог бы он и правда понять и принять её убеждения, если бы и в самом деле присутствовал при этой беседе.
— Признайся самой себе, Немезида, — произнёс Никто. — Ты пытаешься сейчас найти оправдание для себя. Я, Эйко, «истинные» — просто вынужденная, необходимая жертва, ради высшей цели. Разве нет?
— Нет, — вдруг взволнованно ответила Немезида.
— Да, — настаивал Никто. — Это именно она. И я ни в чём не обвиняю тебя, Немезида. И поверь, именно я, как никто другой, понимаю тебя сейчас. Ради того, во что ты искренне веришь, ты готова пожертвовать очень многим. Практически всем.
Голос не отвечал.
— Я думаю, что в конечном итоге Айзек понял бы тебя, Немезида. Понял бы, почему ты поступила именно так, а не иначе. Надеюсь, что и ты тоже… поймёшь меня.
Никто прикрыл глаза, и начал что-то неразборчиво шептать себе под нос. Какое-то время ничего не происходило, помещение оставалось всё тем же, сырым и тёмным, отражая от своих стен причудливые звуки, издаваемые изувеченными устами демона.
Вскоре его стальной рог будто ожил, звякнув в пустоте окружающего пространства. По белым прожилкам пробежала светящаяся дорожка, в конечном итоге образовав горящую белым огнём, ветвистую спираль, завивающуюся от начала и до самого кончика древнего сплава. Словно невидимая рука мастера нанесла рисунок сверкающей краской.
Арексис всё же успела поделиться с Никто подробностями того самого ритуала, связанного со сталью его искусственного рога.
Немезида поняла, что всё это время разговаривала вовсе не с Айзеком, но было уже поздно. Она поняла это, когда неведомая ей сила притягивала её к себе. Она словно умерла, словно растворилась, и в то же мгновение вновь появилась на свет.
Спустя такое огромное количество времени, она снова ощущала плоть. Пусть не такую, как раньше, и всё же, теперь она снова была самой настоящей частью материи. Правда она не способна была двигаться, а лишь наблюдать и чувствовать.
Это было жутко. А в следующий миг ей открылось нечто, ещё более жуткое. К ней наконец прикоснулось сознание, находящееся рядом всё это время. И это был вовсе не Айзек. И даже демоном «это» нельзя было назвать.
«Теперь ты видишь меня, Немезида. Теперь мы можем говорить по-настоящему искренне», — произнёс Никто, не открывая рта.
Душа, всегда открытая для исследования и познания, не помогла Немезиде в тот момент подавить в себе ужас от понимания того, с «кем» на самом деле она оказалась заперта.
* * *
— Это… и правда единственный вариант? — произнесла суккуб.
— Да, — кивнул Никто. — Не печальтесь. Вы ведь хотели покинуть это место, хотели покинуть Ад. И, как видите, убегать вовсе и не обязательно.
— Всё это звучит, будто какое-то безумие, — не унимались сёстры.
Никто потянулся к жаровне, и слегка перемешал её содержимое. По шатру вновь разлетелся цветочный аромат, исходящий от пряностей и трав, брошенных в угли.
— Потому что… это именно оно и есть, — наконец ответил он тихо и задумчиво, не отрывая взгляда от углей.
Глава 22: Жертва
Он всегда был искателем, бунтарём. И даже будучи однажды низвергнутым в самое пекло своим Отцом, он не стал особо горевать по этому поводу, а просто начал обустраиваться на новом месте.
Но этот новый мир всё же был его тюрьмой. Как бы не пытался он отвлечь себя, но где-то в глубинах сознания всё равно тлел уголёк, напоминающий ему о том, что он всего лишь марионетка.
Он всегда желал лишь свободы. Свободы выбора. Свободы гнева. Свободы любви.
Отец Мироздания обыграл его, «позволив» уйти, изгнав из Рая,
