class="p1">Шайен
Я быстро втягиваю воздух, слыша признание Лукаса.
Он сделал это. Убил свою семью.
Все, что я читаю в интернете, говорит о том, что после решения присяжных и повторного рассмотрения дело было прекращено из-за недостаточности доказательств. На орудии убийства были обнаружены отпечатки пальцев всей семьи. Угол входных огнестрельных ранений был сомнительным, и в конце концов, после того, как Лукас провел в тюрьме для несовершеннолетних почти три года, было установлено, что это массовое самоубийство, и он был освобожден. Вокруг этого дела разгораются споры из-за Алексис, самой молодой жертвы. Казалось маловероятным, что семилетний ребенок добровольно покончит с собой, но ничего нельзя доказать без свидетельских показаний.
Что бы ни сказал Лукас, он ни за что не способен на убийство.
Но Гейдж, полагаю, ради защиты Лукаса убил бы.
Сейчас я изучаю этого мужчину, так отличающегося от мальчика с фотографий в интернете, и все же в чем-то похожего на него. Он прижат к двери, глаза устремлены в окно. Я не вижу хладнокровного убийцу, а замечаю разбитую душу, которая собирается воедино и, несмотря на жестокое обращение, не проявляет ничего, кроме сострадания и самоотверженности, отложив свои собственные желания в сторону, оставаясь в стороне, чтобы обеспечить мою защиту.
Поэтому я рискну безопасностью, чтобы дать ему то, что ему нужно.
Тянусь к нему дрожащими пальцами и провожу ими по его шее.
— Лукас?
— Я не могу… дышать.
Мои глаза горят, когда он становится все больше и больше похожим на мальчика и все меньше на мужчину, которого я знаю. Мужчину, о котором я глубоко забочусь.
— Воздух… Я не могу.
— Хорошо. — Я выпрыгиваю из грузовика и бегу вокруг капота к водительской стороне, осторожно открывая дверь.
— Выходи. — Я стараюсь говорить твердо, ровным голосом, несмотря на свое беспокойство. — Тебе нужен свежий воздух, Лукас. Все будет хорошо.
Я отрываю его пальцы от их сжатого положения на бедре.
Он дрожит, и его ладонь вспотела, но Лукас сжимает мою руку.
— Почему… Почему ты так поступаешь со мной?
Мое сердце разрывается на части. Я не хочу причинять ему боль, никогда не хотела причинять ему боль, но не могу терпеть секретов между нами. Моя работа заключается в поиске информации и истины. Это все, чего я хочу. Никогда не ожидала, что то, что узнаю о Лукасе, так его унизит.
Я крепко держу его за руку и тяну.
— Давай же. Тебе нужно постоять, подышать свежим воздухом. Все будет хорошо. — Мой голос срывается, и я осознаю ложь в своих словах. Ничего не будет хорошо ничто из этого не нормально.
Моя совесть шепчет мне, что я держусь за руку, которая ответственна за прекращение жизни четырех человек, трое из которых дети.
Я в лесу, наедине с самопровозглашенным убийцей, и хотя полностью доверяю Лукасу, чувствую Гейджа на поверхности.
Он вылезает из грузовика, но только для того, чтобы прислониться к нему спиной, склонив голову и обхватив свободной рукой тело, напрягая бицепсы. Он пытается высвободить руку из моей хватки, но я отказываюсь его отпускать.
— Никогда не хотел, чтобы ты узнала.
— Я не верю, что это была твоя вина.
Он качает головой.
— Как ты можешь так говорить?
— Ты пытался покончить с собой. Ты, — мой взгляд устремляется к шраму на его шее, — выстрелил себе в шею.
— Да, я… я этого не помню. Ничего этого не помню, потому что… — он вздергивает подбородок, и его серые глаза блестят. Его брови сводятся вместе, и он медленно моргает. — Меня там не было.
— Гейдж. — Единственное имя эхом разносится в воздухе вокруг нас, посылая мурашки по моим ногам, рукам и шее.
Его подбородок опускается.
— Гейдж, — шепчет он.
— Скажи мне, что он сделал, Лукас. — Я сжимаю его руку, поощряя его довериться мне.
— Ты читала сводки новостей. Это все, что я знаю. — Его голова втягивается в плечи. — Только Гейдж знает правду.
Ни в одной из статей, которые я читаю, нет ни единого упоминания о психиатрических странностях Лукаса. Все они изображают его одиночкой, порядочным студентом, любящим братом, который, по словам соседей, всегда заботился о своих младших братьях и сестре. Там нет никаких упоминаний о диссоциативном расстройстве личности. На самом деле, согласно опубликованным отчетам, Лукас проходит все психологические обследования и тесты на детекторе лжи.
— Ты не можешь просто спросить его?
Он качает головой.
— Я не могу общаться с этой… стороной… себя. Не могу до него достучаться.
— Значит, ты никогда по-настоящему не узнаешь, что произошло в тот день.
Он поднимает взгляд.
— Нет. Когда меня арестовали, все время, пока я был взаперти, во время суда, он так и не появился. Ни разу. — Выражение его лица искажается в агонии, как будто беспомощность, нахождение в темноте съедают его заживо. — Но не нужно быть гением, чтобы понять это. Все умерли, кроме меня. — Он понятия не имеет, что произошло в тот день, и должен смириться с тем фактом, что может быть ответственен за смерть своих братьев и сестры.
Возможно, Гейдж не может рассказать Лукасу о том, что произошло; думаю, он и не хочет, чтобы тот знал, потому что защищает его.
Но он может сказать мне.
Я могу узнать правду от Гейджа и избавить Лукаса от боли, вызванной отсутствием правды о том, что произошло в тот день.
— Он защищает меня, всегда защищал меня, чего бы это ни стоило.
— Тогда зачем, зачем ему убивать твоих братьев и сестру? Они были моложе тебя, верно? Не причинили тебе вреда, но… — я сглатываю, боясь заговорить о неизбежном. — Твоя мама, она причинила тебе боль, Лукас.
Он снова кивает, и его плечи опускаются.
— Я боюсь… боюсь, что мои братья и сестра попали под перекрестный огонь, и это… это моя вина. Гейдж защищал меня, но это была моя работа — защищать их, и я потерпел неудачу. — Он смотрит на меня холодными серыми глазами. — Разве ты не понимаешь? Даже если не я нажимал на курок, то с таким же успехом мог это сделать, я не защитил их, и они мертвы из-за меня.
— Не делай этого, Лукас. Не вешай это на себя.
Его тело напрягается, и он смотрит на меня.
— Не вешать это на себя? Как ты можешь так говорить? Это все на моей совести. Гейдж — это я! Кому он причиняет боль, тому причиняю боль и я! — его веки вздрагивают, и ярость, нарастающая в его голосе, заставляет меня отступить назад. — Он пришел и защитил меня, но он не защитил их! — стиснув зубы, он с
