позволила мне поверить в Санту, бугимена или зубную фею. Она никогда не рисовала для меня мир в ярко-розовых тонах.
Поэтому, когда она сказала, что в конце концов умрет, я поверила в это и возненавидела это. Я целыми днями плакала во сне, думая о том, что она умрет, как мистер Престон из соседнего дома.
Теперь я та маленькая девочка, которая снова и снова качает головой, не желая, чтобы ее слова были правдой.
— Возьми свои слова обратно, мам.
— Нао-тян…
— Пожалуйста, пожалуйста, возьми свои слова обратно. Пожалуйста, не говори, что ты уходишь. Пожалуйста, скажи мне, что твое время еще не пришло и что доктор допустил ошибку.
— Милая… — Она обнимает меня, ее голос дрожит. — Мне так жаль.
Моя голова лежит у нее на груди, и она дрожит. Или, может быть, так оно и есть. Может быть, дело в нас обеих.
Я даже не знаю, чье сопение эхом разносится в воздухе или чьи соленые слезы я чувствую на вкус.
Все, что я знаю, это то, что я не могу остановить волну горя, которая захватывает меня, пока это единственное, чем я могу дышать.
Предательство Себастьяна смешивается с новостями о маминой болезни и затягивает меня в пучину. Звук моих разрывающихся внутренностей так громко отдается в ушах, что я на мгновение оглушаюсь. Шумы и движения размываются на заднем плане, и трудно сосредоточиться.
Боль, пронзающая мою грудь, настолько сильна, что мое кровоточащее сердце не в состоянии принять все это и разлетается на миллион непоправимых осколков.
Мама гладит меня по спине, как она делала во время красной ночи. Она шепчет успокаивающие слова по-японски и говорит мне, что любит меня. Прямо как в ту ночь.
И мне хочется кричать.
Я хочу ударить судьбу в лицо за то, что она была такой жестокой.
— Я уже нотариально заверила свое завещание, — тихо говорит она, хотя ее голос немного надломленный, немного усталый, немного… мертвый. — Ты унаследуешь дом моды, мою собственность и все акции, которые я приобрела за эти годы. Я попросила Аманду помочь тебе, если ты хочешь возглавить Chester Couture, но если ты этого не хочешь, ты можешь назначить исполняющего обязанности генерального директора и просто судить о них по их работе. Но что бы ты ни делала, не исчезай из исполнительного совета, они будут думать о тебе как о слабой и невежественной. Некоторые из этих режиссеров ничего не смыслят в искусстве и моде, поэтому не позволяй им влиять на какие-либо творческие решения. Поверь мне, они попытались бы запугать тебя и—
— Мама… — Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. На ней серьезная маска, деловая маска, которая всегда заглядывает на сто лет вперед.
— В чем дело, Нао?
— Меня все это не волнует. Разве мы не можем… разве мы не можем получить второе мнение?
— У меня было и третье, и мои возможности продолжают уменьшаться.
— Разве ты не можешь сделать операцию или что-то в этом роде?
— Опухоль не может быть прооперирована из-за низкой выживаемости, связанной с ней тканей.
— Как насчет химиотерапии?
— Я боюсь, что для этого тоже слишком поздно.
Рыдание вырывается из моего горла. — Как… как ты можешь так спокойно относиться к этому? Как ты можешь говорить о завещании, бизнесе и черт знает о чем еще?
— Потому что ты остаешься, Нао. И я хочу убедиться, что у тебя есть все, что тебе нужно.
— Все, что мне нужно, чтобы жить без тебя?
Она убирает мои волосы за ухо и слегка улыбается.
— Ты достаточно взрослая.
— Я никогда не буду достаточно взрослой, чтобы жить без тебя, мама.
— Раньше я тоже так думала. Когда я была беременна, ты была непослушным зародышем, который пинал меня день и ночь, чтобы привлечь к себе внимание. Однажды куча незнакомцев окружила меня в супермаркете, просто чтобы посмотреть, как забавно ты двигаешься в моем животе, и я хотела отогнать их от тебя, забрать тебя и убежать. И я это сделала. Я изо всех сил старалась защитить тебя от всего мира. Возможно, это связано с тем, что я иммигрант и мне приходится приспосабливаться к культуре, настолько отличающейся от моей, но мне было трудно доверять кому-либо, даже своим няням. После того, что случилось с Сэмом, я решила, что не могу расстаться с тобой, и это, возможно, стало слишком удушающим для тебя. Это потому, что я думала, что ты будешь слишком уязвима в этом мире без меня, и в каком-то смысле я все еще верю в это. Но я также вижу, насколько ты отчаянно независима. Как искренне ты любишь и заботишься, даже если ты этого не показываешь. Ты напоминаешь мне меня саму, когда я была моложе, и если это что-то значит, я уверена, что у тебя все получится.
Поток слез покрывает мои щеки.
— Я не хочу, мам. Пожалуйста… Пожалуйста, не уходи… Ты — все, что у меня есть.
Ее губы сжимаются, прежде чем она делает глубокий вдох.
— Есть еще отец, которого ты искала с тех пор, как была маленькой девочкой.
— Ты… знала?
— Конечно, я знала. Ты положила бумажку с этим желанием в шар, когда мы ездили в Китай в прошлом году.
— Он мне… не нужен, если ты останешься. Я перестану его искать, обещаю.
— Он тебе не нужен, даже если я не останусь.
— Он жив?
— К сожалению.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что он опасный человек. Нао-тян, причина, по которой я переехала из Японии в Штаты, заключается не в социальных обстоятельствах. Я сделала это, чтобы избежать его и его влияния. Если бы я осталась, ты была бы воспитана в развращенном образе жизни, где тебе приходилось бы каждый день бороться за свою жизнь.
— Тогда почему ты была с ним? Почему ты родила меня?
— Тогда я была простой девушкой из консервативной семьи. Мои родители родили меня в преклонном возрасте и неустанно работали в своем маленьком круглосуточном магазине, чтобы свести концы с концами. Затем вошел твой отец, угрожая их бизнесу и их бедным старым сердцам. Мои родители были не единственными его целями. Все в нашем районе были такими. Я была настолько защищена и не обращала внимания на мир, что у меня было ложное чувство величия, и я думала, что смогу противостоять ему и его тирании. Я верила в глупый миф о том, что хорошее всегда перевешивает плохое, но меня ждал жизненный урок. Такие люди, как твой отец, знают только, как брать и брать, пока ничего не останется
