сквозь зубы, не трогаясь с места, Спиро.
Макс мотнул головой, придал прежнее положение своему корпусу, опустился на стул, откашлялся, положил свои мозолистые пальцы на клавиши и стал выжидать сигнала. Спиро тем временем лениво вынул из карманов руки, вышел, скрипя своими лакированными ботиночками, на середину зала, подкатил брюки и левым глазом подмигнул Бете.
Та только ждала этого.
Она, как вихрь, сорвалась со своего стула и подпорхнула к нему, вся сияющая и радостная.
Бетя была в этот вечер удивительно хороша. На ней было ее лучшее платье — красное, шелковое, осыпанное блестками, и куча бус и кораллов на груди, которые при каждом повороте ее подпрыгивали и звенели.
Спиро, не говоря ни олова, твердо положил ей на левое плечо свою правую руку, она, в свою очередь, положила на его плечо свою левую, отчего руки их переплелись, оба они потом переглянулись, засмеялись и посмотрели на Макса.
— Ну! — крикнул ему Спиро.
— Есть! — ответил Макс и дернул с ожесточением и со свирепой физиономией желтые вдавленные клавиши.
Рррбом!..
— Мам-ма, держи меня! — воскликнул с замиранием в голосе, заворочав своими масляными глазками и закинув голову, Спиро.
Прежде чем пуститься в пляс, он любил поломаться немного.
Но вот он кончил свое ломанье и стал медленно перебирать ногами. То же самое делала и Бетя.
Глядя на них, можно было подумать, что они топчутся на одном месте и балуются. Но это продолжалось недолго.
Впрочем, долго это и не могло продолжаться. Музыка была такая задорная, дышала такой страстью, так шевелила каждую жилку, так горячила кровь и бросала ее в голову, что Спиро не выдержал.
Он вытянул вдруг правую ногу, хлопнул ловко по лакированному носку ботинка рукой, другими словами говоря, сделал "отскочь" такой, на какой способен был только он — лучший исполнитель во всей Одессе "болгарской" — и пошел вместе с Бетей выделывать умопомрачительные па.
— Поехала наша! — крикнул он.
— На остров Крит! — подхватила Леля.
Пол жалобно заскрипел под их ногами и люстра закачалась.
Через минуту нельзя было разобрать физиономий ни Спиро, ни Бети. Видно было только, как мечутся по залу от одного конца к другому два пятна — одно темно-оливковое, другое — красное и как в воздухе мелькают бусы и кораллы и две пары ног.
Удивительный танец — болгарская.
Как известно, Гейне охарактеризовал английский язык следующим образом: черт собрал все языки со всего света — французский, немецкий, китайский и проч., смешал их, разжевал, выплюнул, и получился английский. Пародируя Гейне, можно оказать, что черт собрал танцы со всего света — канкан, чардаш, казачок, болеро и проч., разжевал их, выплюнул и получилась "болгарская".
Это не танец, а пароксизм какой-то.
Недаром девушки называли его "бешеной кадрелью", а ученая Надежда Николаевна — языческим танцем, танцем каннибалов и прислужников золотого тельца.
Он обладал свойством действовать заразительным образом, как зевота, даже на нетанцующих.
При первых звуках "болгарской" самые апатичные гости начинали ухмыляться, вздрагивать и поддергивать ногами.
Вон и теперь! Посмотрите, как не сидится этому степенному господину в шубе, с седоватой бородой. Он барабанит ногами, поглядывает на всех смеющимися глазами, поминутно надвигает на лоб каракулевую шапку и скоро пустится в пляс.
Надя, глядя на Бетю, дивилась. Незадолго еще до прихода Спиро, Бетя сидела с опущенной головой, как увядший цветок, скучная, кашляла и жаловалась на грудь. А теперь она казалась олицетворением здоровья, бодрости и веселья.
Необыкновенная удаль и молодечество проглядывали во всей ее тонкой фигуре со вдавленной грудью.
Она кружилась и металась по залу, как вихрь.
Надя вспомнила, как Бетя когда-то говорила ей: "Когда я танцую, то забываю все. Забываю за свою больную грудь, за чахотку, за то, что я несчастная проститутка. Я ничего не вижу, что вокруг меня делается. Я, как на тройке, лечу!"
— Гоп! — крикнул вдруг Спиро и ловко перекинул через голову Бети правую ногу.
— Зито, зито! (ура) — закричали и захлопали в ладоши девушки.
Раззадоренные бешенной пляской двух таких мастеров, как Спиро и Бетя, оне вскочили со своих мест и окружили их.
— Бетя! Ну-ка! — крикнула Леля.
Бетя улыбнулась ей, подобрала до щиколотки на левой ноге платье и так же пронзительно крикнула:
— Гоп!
Нога ее, обутая в сафьяновую, шитую золотом туфлю и голубой ажурный чулок, описала широкую дугу в воздухе и перекинулась через голову Спиро, задев его превосходную шляпу.
Шляпа мягко скатилась по его спине на пол.
— Браво, зито! — зашумели опять девушки.
Спиро вторично ответил Бете той же любезностью. Он скосил потом глаза в сторону Макса и крикнул:
— Молоко везешь?! Вира наша!
Это означало:
"Чего так медленно?! Шибче!"
— Есть!
Макс уперся сильнее в плетенку стула, он как бы вросся в нее всем телом для того, чтобы иметь точку опоры, стиснул зубы и сильнее обрушил свои мозолистые пальцы на несчастные клавиши.
Страшно становилось за участь рояля. Казалось, что Макс хочет заколотить клавиши в- пол или сделать из них кашу.
Рояль затрещал и застонал. А Макс все больше и больше пускал корни в сиденье, и вскоре музыка получилась такая бешеная, что никакая тройка и экспресс не могли бы сравниться с нею.
Макс, несмотря на свой вечный флюс, был теперь красив, как греческий бог.
Впрочем, он был всегда таким, когда его охватывало вдохновение и когда из обычного тапера, получающего за свой талант по двугривенному за "кусочек", он превращался в творца и композитора.
Он забывал тогда про двугривенные, глаза у него загорались странным светом, похожим на отблеск зарницы, а грудь волновалась.
Один мотив сменялся другим, и каждый был совершенно новый, незнакомый, рожденный удивительной фантазией Макса, парившей, как мощный орел, под небесами.
Вот он нечаянно зацепил длинным ногтем мизинца за острое ребро клавиши и оторвал его. Ноготь повис. Но Макс не замечает его. Он видит перед собой только одни клавиши и чувствует, как время от времени Спиро косит на него глазами: "Молоко, дескать, везешь. Вира наша!"
— Ах этот Спиро, Спиро, чтоб ему таким богатым быть, как Родоконаки — говаривала часто с добродушной улыбкой хозяйка. — Как шибко ему ни играешь, ему все мало.
Четверть часа плясали уже Бетя и Спиро.
Бетя начинала изнемогать. Она плясала теперь по инерции, поддерживаемая твердой рукой Спиро. Но все новые и новые залпы рояля ободряли ее.
Она собирала остатки сил, выпрямлялась и старалась не отставать от Спиро, хотя грудь ее разрывалась на части, ноги были как бы налиты свинцом, и перед ее глазами ходили синие и черные круги.
Она не хотела срамиться.
— Га! —
