— Какие? — Толик аж рот открыл от интереса.
— Ждут не дождутся, пока папа коня двинет — хихикнула девушка — Причем оба. Типа, тогда они смогут официально связать свои судьбы в одну. До того нельзя, Белозеров-старший не просто не поймет, а ещё и накажет. Муженек ее не просто так, а сын какого-то его делового партнера. Правда наказание у каждого свое будет. Дочке что, за такие проделки максимум ей карты заблокируют и куда-нибудь в Выхино отправят жить на полгодика, а вот охраннику может конкретно прилететь, вплоть до пули в затылок. А ещё…
В этот момент к подъезду подкатила черная «бэха», вид которой вызвал у меня ряд не слишком приятных воспоминаний. Ясно, что все машины на один, так сказать, капот, но тем не менее.
— Потом дорасскажешь — сказал я Жанне — В деталях. Значит, говоришь, ежедневно в восемь вечера они трапезничают? Интересно. Очень интересно.
— Ну ты идешь? — спросил у меня Стас, опустив окно на дверце машины — Или как? Время — деньги.
— Иду — ответил я, после подумал и тихонько добавил — Жанна, ну ты чего уселась? Давай, давай, не задерживай. Едешь со мной.
Лицо девушки озарилось улыбкой, она радостно взвизгнула и нырнула в салон машины.
Лучше пусть на глазах будет. Да и потом — кто знает, как там дело повернется?
— Значит так — деловито произнес Стас, выруливая со двора — Говорить буду я, ты помалкивай.
— А если прямо невтерпеж что-то спросить? — уточнил я — Для пользы дела.
— Ну, если только для пользы — с сомнением глянул на меня оперативник — Тогда ладно. Но не раньше того, как я закончу.
Вдова покойного живописца обитала на «Соколе», в одном из домов старой застройки, тех, что окнами выходят на Ленинградский проспект. Интересно, она тут поселилась ещё до замужества или господин Серебряный действительно настолько неплохо зарабатывал? Нет, я помню, что он со всеми своими женами судился, так, может, как раз из-за вот такого имущества?
— Не понимаю, что вы от меня хотите услышать — чуть сварливо сообщила нам в прихожей немолодая, но ещё вполне себе интересная дама гренадерского роста, носящая звучное имя Аделаида. Никогда себя коротышкой не считал, но этой мадам я доставал только до плеча. Стас же, который был ещё ниже меня, по сути общался с ее грудью — Матвея убили бог весть когда, дело, как мне сказал адвокат, закрыто, и даже наследство уже поделено.
— Ой ли — усмехнулся Стас, скидывая с ног кроссовки и всовывая их в тапочки — Насколько мне известно, там сразу несколько судебных процессов идет в этой связи. Прямых наследников у вашего бывшего супруга нет, потому сразу куча народа на его добро претендует.
— Умоется эта куча народа — помрачнела дама, отчего ее лицо сразу лет на десять постарело — Шиш им, а не наследство. Я последняя жена, стало быть, самый близкий родственник. И то, что наш брак был расторгнут, ничего не меняет!
— Может и так, спорить не стану — покладисто согласился с ней Калинин — Мы здесь не по этому поводу. Где беседовать станем? Там? Или там?
— Может, чайку? — как-то очень по-простецки спросила Аделаида — Или кофейку? Правда у меня растворимый.
— Будем — кивнул оперативник — Нам, служивым людям, все что не дай — все сгодится. Шучу, конечно.
— Шучу — не все или шучу — чаю не надо? — уточнила Аделаида.
— Не все — пояснил Стас — Мы избирательны. Так нам туда идти? Кухня же там?
Чай у вдовы, кстати, оказался очень и очень хороший, я в последний раз такой пил в Хэмпстеде, в доме одного знатного англичанина, корни семейства которого уходили чуть ли не во времена короля Этельреда. Возникла у него одна неприятная проблема, которую я помог решить. Кстати, жлобом этот британец оказался редким, при расчете попытался вычесть с меня стоимость нескольких бокалов и тарелок, разбитых его покойной и очень неугомонной тетушкой, которую я отправил в никуда. Торговался так, что я даже начал сомневаться в том, что он чистокровный британец, и что в его титулованной крови не заблудились несколько армянских эритроцитов.
— Ну? — выждав положенные три минуты вежливости, произнесла хозяйка дома — Спрашивайте.
— Не вопрос — швыркнул чаем Стас — Нас интересует Геннадий Николишин и то, как он был связан с вашим бывшим мужем. Общие дела, знакомые, какие-то конфликты. Все, короче.
— Николишин? — переспросила вдова — Алкаш он был непробудный, вот что я вам скажу. Да и как человек дерьмо, хоть о покойниках плохо и не говорят. Он из самопризнанных гениев был. Ну, это когда кроме самого человека, никто больше его гением не считает. На мероприятиях, к примеру, всегда нажирался быстрее других, а потом начинал орать, что все козлы, и только один он настоящий художник, потому что душой болеет за то, что от него останется в вечности. Да он и помер как алкашу положено — в сугробе замерз. Хотя это вы не хуже моего знаете наверняка.
— Знаем, знаем — покивал Стас — И все-таки — в какой точке пересекались интересы вашего супруга и Николишина? Только не говорите, что они не общались, мы точно знаем, что это не так.
— И не собираюсь — немного обиделась Аделаида — С чего бы? Тем более что там ничего криминального нет. Матвей в последние годы жизни взял что-то вроде шефства над художественной студией, которой руководил Николишин, вот и все. Мы тогда ещё женаты были, и я, узнав про это, сначала очень удивилась, поскольку сроду за Мотей тяги к меценатству и добрым делам не водилось. Жаден был мой бывший, что уж там. А потом финансовые документы глянула, разумеется совершенно случайно, и выяснила, что неплохие такие дотации в студию шли из бюджета района. Тут все и сошлось. Наверняка Мотя себе процентик от этих денежек какой-то отгружал. Не безмерный, не совсем он был сволочь, но наверняка неплохой.
— Ай, молодец какой — усмехнулся Стас.
— Мой бывший ложку мимо рта никогда не проносил — с некоторой даже гордостью сообщила нам Аделаида — При этом повторюсь — студией он на самом деле занимался. И в плане общего руководства, и выставки устраивал, и с особо талантливыми ребятами индивидуально занимался. Прямо душу в них вкладывал. Даже домой их приводил. Четыре паренька, все из тех, про которых «не в себе» говорят, и девчоночка одна. Худющая, страшненькая, вместо груди два прыща, но зато, со слов Матвея, невероятно одаренная.
— Интересно — насторожился вдруг Калинин — А имен, фамилий этих ребятишек вы не помните?
— Девушку вроде Мартой звали — подумав, ответила вдова — Не знаю уж, имя это или псевдоним. У художников да артистов никогда не поймешь, что к чему. Мой тоже всем как Серебряный известен, а по жизни он вон, Фроловцевым был. Или, к примеру, режиссер Александров. Красиво? Красиво. А на деле он — Мормоненко. Я просто недавно сериал про него и Любовь Орлову смотрела. Душевный такой, переживательный.
— Любовь нечаянно нагрянет — покивал оперативник — Знаем, слышали. Так что с ребятами? Может, знаете, как их отыскать можно?
— Ишь, подобрался, подобрался-то как — усмехнулась женщина — Не при чем они. Говорю тебе — как есть дети, к тому же ещё и на всю голову ушибленные, прости Господи. Да и студии той уже нет. Как Матвей богу душу отдал, она почти сразу на ладан начала дышать. Моего бывшего ещё закопать не успели, а Генка водку принялся жрать как проклятый. Нет, он и до этого будь здоров какой мастер по этой части был, но тут словно с цепи сорвался. Да и потом — какой он, к черту, руководитель? Ни скидку на аренду выбить, ни выставку устроить, на которую меценаты могут заглянуть, ни с нужным человеком взаимовыгодно договориться — ничего не умел. А потом вообще замерз. Жил — как не жил, короче.
