Порой в один день могло состояться два заседания бюро, одно из которых отводилось на решение насущных вопросов парторганизации, другое – разбору дел исключенных или принимаемых в партию. Так случилось 27 апреля 1937 г. Протокол одного из них, посвященного вопросам кадров аппарата МК и выдачи отдельным парторганизациям бланков партийных билетов, был заверен Хрущевым[682]. 150 пунктов (из 151) протокола следующего заседания были всецело посвящены рассмотрению дел рядовых членов партии. Хрущев на этом заседании уже отсутствовал и протокол заверил второй секретарь МК Д.С. Коротченко[683].
Иногда решение бюро МК ВКП(б) по отдельным апелляциям могло откладываться. В таких случаях либо райком, либо специальный представитель ОРПО МК ВКП(б) дополнительно проверяли биографические сведения члена партии: имущественное состояние родителей, связи с оппозицией, факты нарушения закона. Для их выяснения у парторганизаций других краев и областей могли затребовать политические характеристики на лиц, ранее там работавших. Когда сбор данных заканчивался, вторичное рассмотрение апелляций на бюро МК проходило без вызова партийца.
Насколько внимательно и скрупулезно партийные организации всех уровней стали относиться к малейшим несоответствиям в биографиях, прекрасно иллюстрирует один пример. В июле 1937 г. секретарь областного Мордвесского райкома под грифом «Срочно. Совершенно секретно» направил запрос по пяти адресам: секретарю
Астраханского ГК ВКП(б), в Центральный архив РККА, наркомат обороны СССР, Кизлярский райком ВКП(б) Дагестанской АССР, Саратовский горком ВКП(б). Всех адресатов Мордвесский райком ВКП(б) «по встретившейся надобности» просил сообщить:
«Действительно ли в период 1918 г. в г. Астрахани Кутум красные казармы стоял 1-й объединенный Кавказский кавалерийский красногвардейский отряд, и фамилия его командира;
Находился ли в это время в г. Астрахани 7-й Московский пехотный полк, командир полка Корешков;
Верно ли, [что] этот полк во второй половине 1918 г. под прикрытием Каспийской военной флотилии был десантом высажен на побережье бывш[ей] Терской области и через станицу Капай переброшен в г. Кизляр для внутренней охраны (штаб находился в 12 км в казацкой станице).
Отступал ли 7-й Московский стрелковый полк особой 12-й армии вместе с другими частями 11-й армии благодаря измене главнокомандующего [И.Л.] Сорокина и натиска подполковника [Л.Ф.] Бичерахова по калмыцким пескам.
Состоял ли в указанных частях рядовым красногвардейцем-красноармейцем Жданов Михаил Евгеньевич или Бахтин Александр Алексеевич (15-летнего возраста).
Был ли в 1919 г. в 12 км от Астрахани эвакопункт, принимавший больных красноармейцев, прибывающих из калмыцких степей, размещались ли больные красноармейцы в бывших бараках военнопленных немцев и австрийцев.
Был ли в Астрахани в 1919 г. на улице, где в тот момент находилась городская почта 2/235, военный госпиталь и находился ли на излечении в этом госпитале указанный красноармеец.
Верно ли, [что] в 1919 г. в г. Саратове, в бывших зданиях Саратовского университета, был организован военный госпиталь и находился ли в этом госпитале он же, и куда был направлен санитарным поездом-летучкой»1.
Все это, естественно, не ускоряло процесс разбора апелляций. Вдобавок, наряду с апелляциями людей, исключенных из партии в 1935–1936 гг., бюро Московского комитета все чаще стало разбирать апелляции исключенных уже в 1937 г. Таким образом, позитивная, на первый взгляд, динамика по реализации одного из решений февральско-мартовского пленума ничуть не решала общей проблемы неразобранных апелляций.
Разбор каждого дела в протокольной записи занимал обычно несколько строчек. Как типичный пример подобной краткости можно привести дело машиниста паровозного депо Узловая Иосифа Семеновича Пушкина. Узловским райкомом он был исключен из членов ВКП(б) «за дачу поручительства в партию кулаку-родственнику». На заседании бюро МК эти сведения подтвердились. Вдобавок выяснилось, что Пушкин судился в 1927 г. военным трибуналом в городе Шуе за укрывательство краденых наганов, получил за это два года условно, а во время одной из вечеринок избил другого машиниста. Бюро МК утвердило решение Узловского райкома и постановило: «Пушкина И.С., как не оправдавшего звания члена ВКП(б) – из рядов партии исключить»[684].
Исключения попадались редко. К наиболее ярким из них можно отнести две апелляции, рассмотренные бюро МК весной и зимой 1937 г., касавшиеся одного человека. Последняя апелляция, на фоне других, стандартно запротоколированных, выделялась непомерно большим объемом – примерно 1,5 листа канцелярского текста. Именно в такой объем уместился жизненный путь Григория Абрамовича Вальдмана – одного из близких соратников героя Гражданской войны Григория Ивановича Котовского.
Биография Вальдмана довольно запутанна[685]. Даты рождения, дореволюционная деятельность – все это в разное время подавалось им по-разному. Например, если в 1920 г. он называл датой своего рождения 1888 г., то потом во всех биографических справках указывался 1884 г. В одной из опубликованных в 1920-е гг. биографий дореволюционная деятельность Вальдмана рисовалась в ярких революционных тонах: «С 1907 г. отбывает воинскую повинность в г. Никольск-Уссурийске – в частях артиллерии. В 1909 г. за участие в убийстве офицера заключается на 6 лет в крепость. Не досидев одного года, в 1914 году отправляется на германский фронт. После двухлетнего пребывания на фронте дезертирует из царской армии, арестовывается и присуждается к 12 годам каторжных работ. Революция 1917 г. освобождает Вальдмана, он приезжает в Кишинев и в 1918 г. вступает в партизанский отряд, действующий под лозунгом “за советскую власть”»[686].
Сам Вальдман, в период Гражданской войны, давал о себе несколько иные сведения. Согласно им, воинскую службу Григорий Абрамович начал 25 ноября 1908 г. рядовым солдатом 24-го пехотного пограничного полка 1-го Сибирского корпуса. На момент увольнения в запас в 1912 г. Вальдман дослужился до звания старшего унтер-офицера. Как он указывал в графе о взысканиях и наказаниях, «в 1913 г. был осужден на 4 года тюремного заключения за политические дела». Однако летняя мобилизация 1914 г. вернула Вальдмана в 24-й пограничный полк. Во время Первой мировой войны «участвовал в походах и делах против Австро-Германии», был награжден Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степеней, а также Георгиевской медалью 4-й степени. За время боевых действий Вальдман получил ранения, хотя подробности и даты разнились. Если в одном документе значились декабрь 1914 г. и декабрь 1915 г., то в другом – 7 августа 1915 г. («Ранен в бою с немцами под Варшавой») и 23 октября 1916 г. («Вторично ранен в бою между Ковелем и Луцком Вол[ынской] губ[ернии]»). После ранения 1916 г. находился в госпитале и далее проходил службу в армейской мастерской штаба 6-й армии.
