Шарлотта понизила голос.
– Мы доехали до гостиницы в десяти милях от нашего дома. Не знаю, то ли отец выследил нас, – а может быть, этот человек сам ему рассказал обо всем, в надежде получить его согласие… но папа обнаружил нас в гостинице. В это время мы лежали в постели, обнаженные.
Стюарт сквозь зубы процедил:
– Он обесчестил вас.
Шарлотта как ни в чем не бывало продолжала:
– Отец предложил ему пять тысяч фунтов – только за то, чтобы он оставил меня. Мы с моим возлюбленным все еще оставались в постели – я ведь не могла встать и одеваться, пока мой отец там стоял. Когда папа предложил ему деньги, он ответил, что эта сумма слишком незначительная, и стал требовать больше. Он сказал, что уйдет только в том случае, если ему заплатят десять тысяч – и ни фартинга меньше. Тогда папа вытащил пистолет и сказал: либо он уберется отсюда за пять тысяч, либо останется там лежать навсегда. И тогда этот человек встал с постели и начал быстро одеваться. Взяв чек, который протянул ему отец, он молча удалился. Уходя, он даже не взглянул на меня на прощание.
В этот момент Стюарт понял, почему Шарлотта так сильно его невзлюбила с самого начала. Она была научена собственным горьким опытом. И теперь, когда Стюарт узнал всю правду, он не мог ни в чем ее винить. Понятно, как сильно переживала Шарлотта, увидев, что ее печальная история повторяется со Сьюзен.
– Не говоря ни слова, отец схватил меня за руку и потащил домой, – продолжала Шарлотта. – И до меня не сразу дошло, как сильно я ошиблась в том человеке. А отцу было противно даже смотреть на меня. Когда мы оказались дома, он отослал меня в мою комнату и велел мне собирать вещи. Я была очень испугана и сделала так, как он сказал. Спустя час он послал за мной, и… – Шарлотта закрыла глаза. – Он сказал мне, что я – недостойное неблагодарное создание, неуправляемая и безнравственная. Сказал, что я падшая женщина и он больше не желает меня видеть. Я должна была ехать в Париж, к дальней родственнице моей матери, и жить там, пока мне не разрешат вернуться домой.
– Но он так и не вызвал вас обратно? – спросил Стюарт, сердце которого сжалось от сострадания.
– Четыре года назад он умер. За все время я не получила от него ни одной весточки. К тому же я в конце концов стала именно такой, какой он меня считал, – несдержанной в своих порывах, распущенной и развращенной. Возможно, все до одной сплетни обо мне – чистая правда.
– Нет. – Стюарт покачал головой. – Неправда.
– Спустя много лет, возвращаясь в Англию под новым именем, я надеялась, что смогу забыть свое прошлое. Думала, что если буду жить праведной жизнью и если меня ни в чем нельзя будет упрекнуть, то люди не станут связывать мое имя с тем давним скандалом. Я никому не рассказывала о том, что со мной произошло, – даже Лючии. Отец мой, вне всяких сомнений, сохранил все случившееся в тайне, а мой брат Джордж ни за что бы никому не сказал о том, что со мной произошло. Единственный человек, который мог об этом рассказать…
– Хайд-Джонс, – догадался Стюарт. – Проклятый Хайд-Джонс!
Шарлотта вздохнула.
– Я отгоняла от себя мысли о том, что мы с ним можем встретиться, – думала только об одном: как разыскать Сьюзен? Все это произошло очень давно, поэтому я думала, что ему теперь все равно. Думала, что он, возможно, не узнает меня, даже если встретит. Увы, теперь, когда я найду Сьюзен, ее репутация будет погублена из-за моего прошлого. – Шарлотта закрыла лицо ладонями. – О, что же я надела! Почему все так вышло?
– Вы ни в чем не виноваты. – Стюарт снова привлек Шарлотту к себе. – У всех есть свои маленькие тайны, которые не хочется раскрывать.
Он поцеловал ее в висок и крепко обнял, стараясь успокоить. Минуту спустя проговорил:
– Вы, наверное, заметили, что отец меня ненавидит. – Шарлотта затихла; она знала, как непросто Стюарту говорить на эту тему. – Наверное, вам любопытно узнать почему, не так ли?
– Вам не обязательно рассказывать мне об этом, – пробормотала Шарлотта.
Стюарт с минуту молчал, собираясь с мыслями, наконец вновь заговорил:
– Но мне и в самом деле это непонятно. Хотя у меня есть предположение… Когда я был маленьким, мы жили в Барроуфилде, поместье моего дедушки. Моя мать до сих пор по десять месяцев в году проводит там – наведывается в Лондон только на время сезона. Дедушка души в ней не чает. И насколько я помню, так было всегда.
Так вот, я постоянно жил там, пока не настало время отдавать меня в школу. Тем летом Терранс приехал в Барроуфилд, что было из ряда вон выходящим явлением. Я едва знал своего отца. В моей жизни роль отца большую часть времени играл дедушка. Но вот приехал Терранс, и он взял меня с собой на конную прогулку. Дедушка только что подарил мне жеребца, и я гордился своим умением держаться в седле. Мне хотелось блеснуть своим мастерством перед Террансом. Помню, он почти ничего не сказал мне, пока мы не доехали до узкой тропинки, огибавшей овраг. Спуск был крутым, и он заставил меня слезть с лошади и подойти к краю оврага. Разумеется, я бывал там много раз до этого. И я был таким же дерзким и бесшабашным, как все мальчишки. Но Терранс заставил меня стать на краю оврага и сказал мне, что не хочет, чтобы я называл его «папой». Мне было странно обращаться к нему по имени – мне это казалось противоестественным, и я спросил, почему я должен его звать «Терранс». Он смерил меня взглядом – а я со времени его последнего приезда немного подрос – и сказал, что его сын не может сыть таким рослым, как я. Я сначала решил, что отец шутит, однако с того самого дня всякий раз, когда я называл его «папа», он поправлял меня.
Шарлотта, внимательно слушавшая рассказ Стюарта, подняла голову и спросила:
– Вы так и не узнали почему? Что вам сказали ваша мать и ваш дедушка?
Он пожал плечами:
– Так и не узнал. Стоило мне заикнуться об этом, мать каждый раз говорила, что занята, пока я не сообразил, что она просто не желает отвечать на мой вопрос. Дедушка же, бывало, только всплеснет руками и пробормочет что-то про «этого упрямца Терранса». И больше не говорил ничего. Никто не удивлялся, что я называю отца по имени, а со временем я и сам к этому привык и не обременял себя лишними вопросами. Но однажды, еще до того, как я пошел в школу, я случайно услышал разговор служанок. Они, хихикая, говорили о дедушке, мол, по его распоряжению в комнату моей матери каждый день приносили свежие цветы из нашего сада. И он дарил ей подарки, иногда весьма экстравагантные. Одна служанка заявила, что, наверное, сэр Белмейн, то есть мой дед, любит свою дочь сильнее, чем Терранс, а все остальные рассмеялись. Другая служанка предположила: сэр Белмейн всегда любил леди Амелию больше, чем Терранс, поэтому Терранс и не признавал меня.
Шарлотта нахмурилась.
– Вы хотите сказать, что они думали, будто…
– По-моему, они действительно так и считали. Иначе почему мужчина может запрещать собственному сыну называть его отцом?
