уехать, жили здесь, и еще бы жили, неизвестно сколько, без моего разрешения, если бы я не приехал, а я вынужден был приехать специально, чтобы положить конец этому безобразию?
– Безусловно, ситуацию можно преподнести и так.
– Именно так ее и может видеть сколько-нибудь разумный и порядочный человек, – сказал Уимисс.
– Ну нет, – ответила мисс Энтуисл. – Совершенно точно не так. Однако, – добавила она, вставая и протягивая руку, – это вы видите ее таким образом, Эверард. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. И попрощаться, потому как мы вряд ли увидимся утром.
– По вашему тону можно предположить, – продолжал он, не обращая внимания на протянутую руку, – что это ваш дом, а я – ваш слуга.
– Уверяю, мне бы и в голову не пришло считать этот дом своим, а вас взять в слуги.
– Вы совершили серьезную ошибку, пытаясь вмешаться в отношения между мужем и женой. И теперь должны благодарить только себя за то, что я не позволю вам продолжать видеться с Люси.
Она в крайнем удивлении смотрела на него.
– Вы хотите сказать, – спросила она после паузы, – что вы не позволите мне с ней видеться и в дальнейшем? В Лондоне?
– Мои намерения именно таковы.
Мисс Энтуисл продолжала молча смотреть на него, а он с удовлетворением отметил, что наконец-то достиг цели: с ее лица схлынули все краски.
– В таком случае, – произнесла она наконец, – я считаю своим долгом…
– Не начинайте про долг. Вы не имеете никакого отношения ни ко мне, ни к моей семье.
– Я считаю своим долгом сказать, что, насколько я знаю Люси…
– «Насколько я знаю Люси»! Да как вы можете сравнивать свое знание с моим!
– Будьте любезны дослушать. Это очень важно. Насколько я знаю Люси, она не обладает той жизненной силой, которая была присуща Вере.
Теперь настал его черед недоуменно на нее посмотреть. Она стояла перед ним прямая, очень бледная и смотрела на него бесстрашными горящими глазами. Он видел, что ему удалось ударить ее по больному месту, иначе она бы так не побледнела, и все же она намеревалась окончательно его взбесить.
– Жизненной силой?.. – переспросил он.
– Да, в этом я уверена. И хорошо бы вам хватило ума, хватило мудрости позаботиться о своем собственном счастье…
– Ах вы, надоедливая особа, да как вы смеете читать мне мораль?! – взорвался он. – Как вы посмели в моем собственном доме что-то там говорить о Вере?!
– А ну молчать! – глаза мисс Энтуисл пылали на ее белом лице все ярче и ярче. – Молчать и слушать! Это ужасно, что мне приходится это делать, но, видимо, никто никогда не говорил вам ни о чем важном и серьезном. Вы, похоже, ничего не понимаете в женщинах и вообще в людях. Как вы могли привести в этот дом такую девушку, как Люси, – да любую молодую жену? Но так получилось, что она здесь, и все еще может обойтись, потому что она любит вас, если вы будете по-настоящему думать о ней, если будете нежны и добры. Уверяю вас, для меня не имеет значения, что вы злитесь на меня или даже пытаетесь полностью разделить меня и Люси, но только если вы будете добры к ней. Неужели вы не понимаете, Эверард, что у нее может появиться ребенок, и тогда она…
– Назойливая, мерзкая женщина! Невероятно непристойная, неприличная…
– Мне совершенно все равно, что вы говорите мне или обо мне, но, уверяю вас, если вы не одумаетесь, если не станете мудрее и добрее, то на этот раз все случится гораздо быстрее, пятнадцати лет не потребуется.
Он повторил, тупо глядя на нее:
– Пятнадцати лет?
– Да. Прощайте.
И она вышла, захлопнув дверь до того, как до него дошло, что именно она сказала.
А когда дошло, он выскочил вслед за ней.
Она очень медленно поднималась по лестнице.
– А ну спускайтесь! – приказал он.
Она продолжала подниматься, будто и не слышала его приказа.
– Спускайтесь! А то я вас за руку приволоку!
И при всем ее горе, при всем ужасе, ибо в голове у нее снова и снова звучали два слова – Люси, Вера, Люси, Вера, – она чуть не расхохоталась, потому что представила себе абсурдную картину: вот она, более ловкая от природы, бежит вверх по лестнице, а он упорно топает за ней, пока на самом верху не догоняет и не швыряет в цистерну с дождевой водой.
Она остановилась и произнесла тихим голосом, чтобы не спугнуть Люси непривычными звуками:
– Хорошо, я спускаюсь.
И спустилась, дрожа не от страха, а от непокорности.
Он стоял внизу лестницы. Она спустилась, прямо глядя ему в лицо. Что он собирается сделать? Схватить ее за плечи и выкинуть из дома? Он не добьется от нее ни малейшего намека на страх. Она не чувствовала никакого страха за себя, но боялась за Люси – за Люси… Из-за Люси она вполне могла разрыдаться, умолять, чтобы он разрешил им видеться хоть изредка, унизиться, смириться, если бы только не была убеждена в том, какой восторг он испытает, сломав ее, и с какой радостью откажет. От этой мысли она словно окаменела.
– Сейчас же убирайтесь из моего дома! – прошипел Уимисс.
– Да неужели, Эверард? Вот так, без шляпы? – мягко спросила она.
Он не ответил. В этот миг он бы с радостью убил ее, потому что видел, что она издевается. Не в открытую. Лицо ее было серьезно, голос вежливый, но он понимал, что она над ним потешается, а если он что и ненавидел больше всего на свете, так это когда его презирали.
Он подошел к входной двери, потянулся, открыл верхний засов, наклонился, открыл нижний, повернул ключ, снял цепочку, распахнул дверь и произнес:
– Сейчас же вон. И пусть это послужит вам уроком.
– Какая прекрасная ночь! – произнесла спокойно и с достоинством мисс Энтуисл, выйдя на ступеньки и глядя в звездное небо.
Он захлопнул за ней дверь, закрыл на ключ и засовы, навесил цепочку, и она услышала его удаляющиеся шаги. Как только глаза немного привыкли к темноте, она обошла дом, позвонила в колокольчик у задней двери и попросила явившуюся на зов кухонную девушку позвать Лиззи, а когда пришла Лиззи, такая же удивленная и растерянная, как и судомойка, попросила принести из ее комнаты сумку со всеми пожитками, шляпу, накидку и кошелек.
– Я буду ждать в саду, – сказала мисс Энтуисл, – и, пожалуйста, Лиззи, как можно скорее.
И когда она получила все свои пожитки, а Лиззи надела ей на плечи накидку – она все время оглаживала и расправляла накидку, стараясь таким
