— Я уверена, леди Маргарет расскажет вам все, если вы спросите.
— А я уверена, что нет, — сказала Елизавета Йоркская. — Меня отгородили от всех неприятностей на время беременности. Или навсегда, быть может. — Она положила руку на свой раздутый живот, нежно потирая его. — Я не жалуюсь, зная, что это хорошо для ребенка, которого я ношу, который также является наследником моего отца и моим собственным.
Изабель посмотрела королеве в глаза, при этом ее взгляд смягчился, так как она понимала, что дочь Эдуарда IV прекрасно знала, что королевский род Плантагенетов ее семьи продолжится, хотя и по женской линии. Однако через мгновение истинный смысл слов, которые произнесла королева Генриха, дошел до нее. Она нахмурила брови, сказав:
— Если вы знаете, что дело неприятное, тогда...
— О, я знаю намного больше.
— Ваше Величество?
— Я знаю, что Генрих, что естественно, привез с собой из Франции любовницу, также что у этой женщины был ребенок. Я слышала, что младенец не выжил, и я склонна в это верить после спектакля на вашей свадьбе с сэром Рэндом.
То, что она узнала все это при дворе, было объяснимо, поскольку каждый, кто не любил Изабель за ее связь со старым режимом Йорков, мог взять незаметный реванш, нарушив ее покой сплетнями. Сочувствие к этой леди, состоящей замужем за человеком, который рассматривал ее как средство достижения цели, охватило Изабель; ее окружали те, кто был менее чем друзьями, если не прямыми врагами.
— Мне очень жаль, — сказала она с тихой искренностью.
— У вас доброе сердце, леди Изабель, но я прошу вас не сожалеть слишком о моем положении. Я нахожусь там, где Бог и моя судьба распорядились, чтобы я была. Я упомянула о небольшом недовольстве, только чтобы объяснить мою признательность за передышку, которые вы обеспечиваете. За это, так же как и за дружбу, на которую вы так щедры, я бы хотела отблагодарить. Если когда-нибудь я смогу что-то сделать для вас, вы должны только попросить.
Это был ценный дар, и Изабель знала, как оценить его. Елизавета Йоркская не плела интриг и не претендовала на влияние на двор своего мужа, но это не означало, что она не имела власти. Женщина, которая спала с королем и носила его детей, никогда не была бессильна. Изабель выразила свою признательность, как только могла. Они долго сидели под деревом, вокруг них витал аромат роз и лепестки падали, как легкий дождик. И в последующие дни они с Елизаветой Йоркской часто встречались на том же месте, разговаривая там о многих вещах, включая мужчин и их слабости, о том, как это выйти замуж, дав вынужденное согласие, о том, как научиться жить с незнакомым мужчиной. В конец концов Изабель даже стало жаль, когда пришло время уезжать.
Они выехали в жаркий день, хотя август подошел к концу. Стены Винчестера остались позади, колонна всадников, стражи, придворных, слуг, повозок с багажом и телег с провизией двигалась медленно и величаво. У Изабель, которая сдерживала своего коня, подстраиваясь под размеренный шаг, предпочитаемый леди Маргарет, скоро разболелась голова от жары, пыли и воспитательных лекций обо всем, начиная с того, как носить чепцы и вуали, и заканчивая тем, как часто ей нужно молиться. Она должна притворяться улыбающимся собеседником ради будущих услуг и, прежде всего, из-за благодарности, что расследование смерти Жюльет д’Амбуаз было начато, пусть даже таким неторопливым шагом. Никогда еще в своей жизни она не была так рада приблизиться к разросшемуся Лондону и сверкающей ленте Темзы, повернуть с громким стуком копыт на Королевскую улицу, которая вела в Вестминстерский дворец.
Вскоре она устроилась в своей свадебной комнате рядом с королевскими апартаментами. На следующий день послания с печатью леди Маргарет были разосланы по всем направлениям. Многочисленные свидетели по делу — дворяне и солдаты короля — входили и выходили по приказу матери короля, но никто не мог сказать, кто командовал отрядом, который уехал на север, чтобы забрать француженку из Брэсфорда. Никто понятия не имел, кто служил в нем или куда они ушли после. Некоторые намекали, что воины могли быть наемниками, которых набрали на службу и экипировали королевским обмундированием, но ни одна душа не осмелилась предположить, кто их снабдил или зачем. Какое это имело значение, в конце концов? Женщина была всего лишь любовницей короля, немногим лучше шлюхи, так что едва стоила того времени, которое требовалось, чтобы ответить на вопросы о ней.
Изабель, заметив это отношение, не могла не задаться вопросом, считали ли эти опрашиваемые, что защищают интересы короля или дома Ланкастеров? Это бы многое объяснило.
Но нет, это было неприемлемо, так как если Генрих виновен, что это говорило в пользу Рэнда?
В должное время повитуху, принимавшую роды в Брэсфорде, привели в Вестминстер под конвоем, который был послан, чтобы найти ее. Ее поспешно провели прямо в зал для совещаний леди Маргарет, длинную комнату с панно и гобеленами, которые изображали подъемные ворота замка, эмблему семьи Бофор.
Изабель стояла по правую руку от леди Маргарет вместе с ее духовником и неприметным джентльменом, который сидел, положив на колени перо и бумагу, и чья работа заключалась в том, чтобы вести протокол судебного разбирательства. Предвкушение звенело в ее венах. Казалось, что они могут наконец узнать, что же действительно произошло в Брэсфорде, вместо того, чтобы полагаться на слухи.
Повитуха, полная женщина с широкими бедрами, круглым лицом и мягким, почти бесформенным носом, казалась напуганной до полуобморочного состояния. Ее лицо было бледным, глаза широко распахнуты и губы дрожали. Ее одежда была грубой и запачкана в дороге, а простая льняная косынка, которая покрывала ее голову, съехала набок, так что повитуха казалась слегка подвыпившей.
Изабель почувствовала боль из-за усталости и ужаса этой женщины, но закрыла свое сердце от нее. Чем больший страх вызывала у женщины окружающая обстановка и человек, который задавал ей вопросы, тем вероятнее, казалось, им скажут правду.
— Ваше имя? — спросила леди Маргарет в качестве вступления.
Повитуха стала пунцовой. Она поправила головной убор, хотя
без улучшений своего внешнего вида.
— Дейм Агнес Уэллмен, миледи.
Допрос продолжился. Устанавливался статус женщины как вдовы освобожденного раба, где она проживала, как долго она там жила, есть ли у нее дети, сколько она была повитухой, как стала заниматься этим ремеслом, сколько младенцев приняла и сколько выжило, и дюжину других вещей. Наконец была затронута суть дела.
— В одну из ночей июля этого года вас вызвали принять роды в Брэсфорд-Холле. Это так?
— Да, миледи.
— Вы приехали в надлежащее время, когда женщина начала рожать, я полагаю. Расскажите нам, что тогда произошло.
Женщина выглядела так, как будто сейчас упадет в обморок. Она судорожно глотала и постоянно моргала, так что движение было похоже на тик.
— Я выполнила свои обязанности так хорошо, как только знаю. У леди возникли трудности.
