для простых солдат или обычных офицеров.
— Хм… Это еще что такое? Дети? Желтые звезды? Надо подобраться поближе.
* * *
Вильгельм Кубе, верховный гауляйтер генерального округа Белорусия Рейхскомиссариата Остланд, совсем не считал себя жестоким человеком. Нет, тысячу раз нет. Это внешне очень добродушный человек, часто шутивший, всегда говорил о себе так: «Все мои приказы и действия исходят не из любви к жестокости или бессердечности. Напротив, это результат моей любви к порядку, прусскому Однунгу, который создал нас немцев и привел к сегодняшнему величию. Порядок должен определять все: от наших мыслей и до наших действий…».
И, став верховным гаулейтером генерального округа Белоруссия, он начал претворять эти идеи с особенным упорством и энергией. При нем в четыре раза выросло число концентрационных лагерей и в шесть раза число содержащихся в них заключенных, которые стали использоваться на самых разных работах — от разбора завалов и заготовки леса и до строительства новых дорог. Нормы пищевого довольства в лагерях были, напротив, сокращены по его прямому приказанию, ибо стоимость продовольствия была признана слишком высокой для заключенных.
Другая его идея, которую он сам называл верхом рационального ведения хозяйства и эффективно организованного управления, привела гауляйтера этим зимним вечером сюда, в бывший детский дом имени Сухомлинского. Здесь к своим сорока с лишним воспитанникам, которых из-за неразберихи не успели эвакуировать, за эти месяцы прибавилось еще столько же сирот.
— … Это просто гениально, ваше превосходительство! — из машины вышел высокий сухопарый мужчина в черном драповом пальто и медицинским лорнетом в руке. Он смотрел на гаулейтера с явным одобрением. — Я тут, взяв на себя смелость, сделал некоторые расчеты, чтобы все хорошенько взвесить. И вот что у меня получилось…
Он протянул Кубе небольшой блокнот, исписанный четким ровным почерком. Похоже, это были те самые расчеты, о которых он и упоминал.
— Смотрите сюда, ваше превосходительство. Мы сможем в целых три раза увеличить заготовку сыворотки крови для армейских госпиталей. Если же организовать сбор детей со всего округа, то показатели можно смело увеличиваться еще в три — четыре раза. Это, вообще, может закрыть потребности целого фронта. Вы понимаете, что это? — доктор, закатывая глаза от восторга, чуть не выронил лорнет. — Это обязательно отметит сам фюрер!
Кубе в ответ вяло улыбался, довольно кивал. Конечно, он тоже обо всем этом думал. Фюрер обязательно оценит такое нововведение, особенно с учетом умножившихся потерь в личном составе. Крови для раненных нужно было все больше и больше. А тут такое предложение, за которое сам Бог велел хвататься обеими руками и ногами.
— Да, да, доктор Абст. Все именно так, как вы говорите. А сейчас не будем терять время. Мне бы хотелось до темноты вернуться в резиденцию и доложить обо всем в Берлин, — гауляйтер взмахнул руку в приглашающем жесте. Мол, проходи. — Вам нужно все оценить на предмет, размещения пункта забора крови прямо здесь. Место подходящее и для большей численности контингента.
По широкой лестнице они прошли внутрь здания, где сразу же оказались в огромном холе. В просторном зале, который некогда служил местному градоначальнику и гостиной, и холлом, и даже бальным залом, их встретило около сотни детей разного возраста. У стен жались несколько воспитателей, измученные женщины среднего возраста, со страхом смотревшие на целившихся в них автоматчиков.
— Эй, малчик, иди. Ком, ком! — Кубе, вытащив из кармана пальто конфетку, поманил к себе одного из воспитанников. — Не бойся! Это вкусно! Ням-ням! Ошень вкусно![1]
Немец поднес ко рту конфету и издал смешной чавкающий звук. Правда, улыбался при этом лишь он один.
— Ком, ком! — один из солдат прикладом карабина вытолкал из толпы воспитанников худого мальчишку, которого трясло, как «банной лист». — Бери! Карошиймалчик, кароший!
Кубе погладил того по голове, заставляя сильно вздрагивать всякий раз, когда рука немца касалась его волос.
— Очень хороший экземпляр, ваше превосходительство! — доктор уже трепал пацана. То заглядывал ему в рот, то в глаза, то слушал сердечный ритм. — Сердце, как двигатель! Такой выдержит много, очень много кровосдач. А их вон еще сколько…
Немец обернулся к остальным и обвел их жадным взглядом, заставляя первые ряды пятиться назад. Слишком уж жадные до крови были глаза у него. Как зверь смотрел.
И в этот момент с улицы раздалась пулеметная очередь. Прозвучала и тут же захлебнулась. Словно бы пулеметчик с силой жал на курок, но в какой-то момент передумал и перестал стрелять.
Весьма удивлённый гауляйтер недовольно посмотрел на охрану. Мол, какого черта там стрельба? По собакам что ли? Здоровяк ефрейтор тут же метнулся к двери, чтобы во всем разобраться.
— Безобразие. Почему без приказ…
Но договорить Кубе так и не смог. Массивная двухстворчатая дверь из дуба вдруг с хрустом разлетелась на части, а внутрь влетело тело того самого бедолаги-ефрейтора. Следом кто-то, словно бумеранг, метнул дверцу от машины, срезавшую не успевшего ничего понять солдата.
— Охрана! Стреляйте! Какого черта никто не стреля… — Кубе пытался вытащить пистолет из кобуры, но он, словно специально, не подавался. — Стреляйте, олухи!
Сухо защелкали карабины, затрещали автоматы! Воздух наполнился жужжанием пуль! Чьим-то выстрелом перебило электрический провод, и весь холл тут же погрузился в темноту.
— Охрана! Охрана!
Кубе тыкал по сторонам вытащенным пистолетом, не понимая, что ему делать.
— Охра…
Пытаясь издать очередной истошный вопль, гауляйтер снова открыл рот. Но его горло вдруг оказалось сдавлено.
— Хр…
Следом его схватили и, как маленького ребенка, забросили на чью-то спину. Конечно, Кубе пытался вырваться. Даже удачно лягнул кого-то, но от сильного удара в зубы «вырубился»…
* * *
Темнота зимнего леса подступала все ближе и ближе. Костер медленно догорал. От горы дров почти ничего не осталось. Багровые сполохи огня жадно обгладывали несколько сиротливо лежащих веток.
— … Мороз крепчает, — Власик, личный посланник Сталина, поежился, кутаясь в шинель. Ладони тянул к затухающему огню, пытаясь' захватить остатки жара. — Дровишек бы подкинуть, а то замерзнем. И, вообще, товарищ Гвен, чего мы ждем? Вы так ничего и не ответили на наше предложение.
Друид, сидевший с другой стороны костра, сверкнул глазами. Его взгляд стал нехорошим, отталкивающим, и даже, кажется, угрожающим. Но через мгновение это ощущение пропало.
— Священное пламя должно гореть ровно тот срок, который отмерен для испытания учеников. Еще час, и все закончится. Тогда и будем говорить, — глухо произнес Гвен, косясь в сторону деревьев. Он ждал еще одного ученика. — Подождем…
Все остальные ученики, что отправились за священной добычей для Живого Леса, уже вернулись. Ни один не предстал перед костром с пустыми руками, каждый принес достойный дар. А некоторые смогли удивить даже Гвена, сделав просто невероятное. Один привел за собой почти целый взвод
