Книга Самый далекий берег - Александр Бушков

– Шутишь? – без выражения спросил Кирьянов.

– А ни хрена, – сказал Стрекалов без улыбки, стрезвыми холодными глазами на пьяном плывущем лице. – Мы ж четвертоеуправление, понимать надо. Какие там шутки… Это Структура, парень, пора понять.Надо бы тебе за книжками посидеть, не все ж водочку сосать. Тогда и узнаешь,почему Бонапартий попер на Россию. Да исключительно оттого, что ворота из-закаких-то там флюктуаций стали перемещаться по Европе, дрейфовать с запада навосток, поплыли, как лист по ручейку. А Бонапартию ж адски хотелось прорватьсясо своими орлами в сопряженку, погулять по иным мирам. С фантазией был мужик,что ни говори, кровь горячая, корсиканская, никак не мог взять в толк, что емутуда нельзя – во что превратится Вселенная и ход истории, если каждый, комувзбредет в голову, будет шляться по сопряженным мирам… А нам – извольостанавливай. И мало того, смотри еще в оба, чтобы кутузовские мальчики непоняли, в чем секрет: дрейфующие ворота – штука приметная, того и гляди, ктонаткнется и не убежит с визгом, а осваивать попытается. Благо кое-какая наукауже имеет место быть. Как тогда, в декабре. До сих пор ни одна живая душа не всостоянии понять, как получилось, что Паша Пестель пронюхал о тропинках. Ивознамерился строить новое общество в иных мирах. Ну, тут было попроще.Государь Николай Павлович так до конца жизни и не разобрался, чем параллельныемиры отличаются от иных планет, хотя и добросовестно пытался, зато у него вкрови и плоти сидели здоровые консервативные инстинкты, так что его особо иподзуживать не пришлось: самостоятельно почти додумался шарахнуть картечью поэтим звездопроходцам, что у Медного всадника митинговали… А взять хотя быКортеса и взятие Мехико? А Первую мировую? А чертова гения Дизеля, котороголовили по всей Европе в такой спешке, что не успели даже при изъятии манекенподсунуть? Эх, Степаныч… Право слово, переходи к нам, только у нас всенеподдельное – настоящая история, доподлинная подоплека, а не тот ворох дезы ибрехни, который тебе что в школе, что в институте в голову вбивали со всемусердием… Пора проникаться сложностью и величием Структуры, кадет, точно тебеговорю. Ты ведь, душа моя, пока что топчешься на нижней ступенечке. АСтруктура, скажу тебе по секрету, что Невский проспект у великого классика –здесь все не то, чем кажется: иллюзия, театр, учебка, мираж… Вот его хотя бывзять. – Он панибратски хлопнул по плечу примостившегося рядомКаца. – Абрам Соломонович!

– Аюшки?

– Ну вы же никакой не Кац, правда? – произнесСтрекалов с пьяной настойчивостью. – Вы – образ, фикция, маска. Немогут же так звать живого человека – не просто Кац, а еще и Абрам Соломонович.Перебор, двадцать два, туз к одиннадцати.

– Ну отчего же? – кротко возразил Кац. –Скажу вам по секрету, среди евреев можно встретить на только АбрамаСоломоновича, но и даже Соломона Абрамовича. Или Шлему Исааковича. Или там,скажем, Моше Давидовича Рабиновича. Вот кого вы никогда не встретите, так этоАбрама Абрамовича или Соломона Соломоновича. У евреев, знаете ли, категорическине принято называть ребенка по отцу.

– Вот я и говорю – маска, – сказалСтрекалов. – Поверхностная информация, почерпнутая из легкодоступныхисточников, а то и вообще из беллетристики – Шолом Алейхем там, Мойхер-Сфорцим…Вершки. А на самом деле вы, друже, никакой не Кац вовсе, а доподлинный ШалваЛуарсабович Кацуридзе из солнечного Рустави. Антропологический типсоответствует. А то и того похлеще: даже не Кацуридзе вы, а совсем даже МыколаПанасович Кацуба, классический хохол из казачьих областей, отсюда и чернявостьв волосе, и горбоносость в носе, и все прочее…

– Между прочим, я обрезанный, – сказал Кац снекоторой обидой. – Не хотелось бы устраивать демонстрацию на публике, ноколи уж вы так настаиваете, Антоша, можете иметь сомнительное удовольствие вэтом убедиться, проследовав за мной в уединенное место.

– Тоже мне, доказательство! – громко фыркнулСтрекалов. – При нынешних-то достижениях хирургии! Не-ет, вы мне этим внос не тычьте… Ни в прямом, ни в переносном смысле. Дайте скальпель, литрспирта и огурчик – и я таких, с позволения сказать, иудеев из всего здешнегоперсонала настряпаю. Если только догнать удастся… Нет уж, голуба вы моя,Кацуридзе вы этакий, Мыкола Луарсабович, вы мне изложите что-нибудь такоееврейское, такое… Особо сложное, ветхозаветное и специфическое…

– Интересно, как вы таковое опознаете? – пожалплечами Кац. – Как отличите от придуманной на ходу брехни?

– Ну… Внутренним чутьем.

– Не получится, – с сожалением сказал Кац. –Я, знаете ли, из так называемых ассимилянтов, в традициях и специфике слаб…

– Вот я и говорю: подстава, маска, ряженый…

– А зачем?

– А черт его знает, – сказал Стрекалов, явственнопошатываясь в сидячем положении. – Здесь все не то, чем кажется.Психологические тесты, инсценировки и прочие искусственно созданные ситуации,предназначенные для изучения и воспитания молодого перспективного кадра. Вотего, например. – Он с размаху обрушил руку на плечо Кирьянову, заставивтого поморщиться. – Театр-с…

– Глупости, – сказал Кац.

– Ну да? – с классической пьяной настойчивостью неунимался Стрекалов. – А что, в нашем деле не существует ни потаенныхпсихологических тестов, ни инсценировок, ни этих самых искусственно созданныхситуаций? Так-таки и не существует?

– Ну отчего же… Иногда, согласен. Структура – вещьсложная, и порой воспитание молодого перспективного кадра в самом деле требуеткое-чего из перечисленного. Но зачем же обобщать? Хоть вы тресните, а я – самыйнатуральный Кац. Соломонистее не бывает. Абрамистее – возможно.

– Степаныч, – в полный голос обратился к КирьяновуСтрекалов. – Ты его не слушай. Опять вывернулся. А я тебе точно говорю,что ничему нельзя верить. Все не то, чем кажется… Взять хотя бы инквизицию илиангло-бурскую войну – уж мы-то знаем, как на самом деле обстояло, отчего ипочему…

– Хорошая логика, – сказал Кац, тяжковздыхая. – Потому что, если ей следовать, то не Антон вы, друг мой, и неСтрекалов, и не землянин вовсе – так, одна видимость…

– Уел, – печально сказал Стрекалов. – Довелдо абсурда. Но все равно, Степаныч, – вокруг нас театр, верно тебе говорю.Если не всецело, то значительной частью.

– Костя, чтоб вы знали… – сказал Кац уныло. –Это случается с ребятами из четвертого управления. Профессиональная болезньхронотехнологов. Слишком часто они болтаются по разнообразнейшим временам,слишком часто сталкиваются с вопиющим раздвоением истории на публичную,общеизвестную и закрытую, настоящую. Отсюда все экстраполяции и доведение доабсурда.

– Подождите, – сказал Кирьянов так, словноСтрекалова рядом и не было. – Так он не врал насчет «черной смерти»?

– В одном он твердо прав, – сказал Кац. –Вам, Костя, нужно поглубже окунуться в библиотечные бездны, коими вы пока чтоманкируете и пренебрегаете. Зря.

– Читать надо больше, а по бабам шляться меньше, –проворчал Стрекалов, по примеру иных пьяниц моментально переходя от оживления кмеланхоличной апатии. – Кого он там закадрил, не знаю, но голову даю наотсечение, что бегает на свиданки к старому корпусу. Как ни встретишь, идет ижмурится, словно сытый кот…