полной боевой готовности: кто в трусах, кто в плавках, женский персонал, соответственно, в купальниках. Прыгали в воду в основном головкой. Женщины – солдатиком, чтобы не попортить причёску. Отдельные смельчаки поднимались палубой выше и уже оттуда торпедой уходили в синеву океана. Мы с охотой отдавались во власть океанской стихии. Только погрузившись в неё, почувствовав переливы контрастных слоёв водной массы, которые обдавали то приятным теплом, то не менее приятным холодом, ощущалась живая переменчивая жизнь воды.
Минут через десять весь экипаж, – а было нас вместе с научным составом около 140 человек, – оказался за бортом. На палубе оставались только капитан с первым помощником, который зорко следил, чтобы мероприятие в своих основных аспектах не расходилось с политикой партии и правительства. Машинная и ходовая вахта, – а это ещё восемь человек, – тоже не могли покинуть борт. Но остальные не удержались от соблазна погрузить своё тело в первооснову видимой материи, из которой, предполагают, всё и вышло. Это было своего рода крещением в океанской купели в охранении наших дальних (а, может быть, не таких уж и дальних) сородичей дельфинов, которые даже сузили свой круг оцепления и не менее зорко, чем наш первый помощник, наблюдали за нами своими лукавыми глазами.
Капитан поигрывал ракетницей и был доволен, что всё идёт гладко и народ весел, аки малые дети. Шлюпка покачивалась на мерной волне, наши головы тоже колтыхались на поверхности, как рыболовецкие кухтыли. А наш красавец-теплоход почти недвижно стоял рядом, готовый принять нас обратно в своё уютное чрево. Прежде всего, мы были благодарны капитану. Это его идея и его решение. Ходили слухи, что в давние времена он, решив потрафить экипажу, истратил так называемые «общественные» деньги, положенные исключительно на культмассовые мероприятия за границей, на покупку английского шоколада, который и распределил на всех поровну. Дело, конечно, в какой-то степени даже благородное. В наших скучных магазинах не было тогда изобилия, к которому мы так напряжённо стремились, и лишние несколько плиток добротного английского шоколада для детей и жён моряков тоже было своего рода сюрпризом. Ведь не истраченные по целевому назначению деньги всё равно пропадали. Правда, при этом нарушалась финансовая дисциплина. Но кто же мог вынести сор из избы, если все понимали, что подведут капитана, который сделал добро, использовав для этого положенные всем безналичные деньги, обратив их в наличные, а потом в реальный продукт. В пароходстве всё-таки узнали об этом случае. Кому-то было невтерпёж поделиться информацией. По-видимому, шоколад оказался не очень сладким. Факт нарушения выявили. В итоге нашего капитана перевели в каботажный флот, на неопределенное время закрыв визу. Весть разнеслась по всему флоту, и он получил заочное прозвище «Шоколадный Капитан». Насколько была правдива эта история, трудно сказать. Но слухами мир полон.
Вдоволь накупавшись и нанырявшись, команда постепенно стала выходить из вод, карабкаясь по шторм-трапу в лацпорт. Когда акватория импровизированной купальни очистилась, начальники подразделеий доложили о наличии своих подчинённых на борту. Слава Богу, все были на месте. Подняли рабочую шлюпку, задраили лацпорт, привели в исходное положение парадный трап. Дельфины ещё раз хором вынырнули, поклацали своими зубастыми челюстями и, как по команде, скрылись в голубых водах Атлантики. Их благородная миссия была выполнена, а наше крещение закончено. Духи океана теперь должны стать для нас более благосклонны. По внутрисудовой трансляции объявили:
– Внимание экипажа, наше судно находится в координатах 23 градуса 15 минут южной широты, 20 градусов 43 минуты западной долготы, глубина под килем 8 тысяч 125 метров.
Мой сосед по каюте Гена Желтяков прокомментировал это объявление так:
– Ни хрена себе! При такой глубине я ещё не плавал. Честно говоря, мне хватило бы и 125 метров. Восемь тысяч – это уже перебор. Назвали бы эти цифры до купания, я ещё подумал бы, нырять или не нырять.
– Ну, а если бы назвали, что – никто купаться бы не пошёл?
– Нет, пошли бы, конечно. И я, может быть, пошёл… Но всё равно боязно как-то было бы. Всё-таки восемь с лишним километров. Даже представить трудно. Я такое же расстояние от поезда до своей деревни два часа пёхом иду. А здесь – глубина!
– Дело-то не в глубине, – промолвил я в задумчивости, – а в том, что сто с лишним человек нырнули в самую серединку Атлантики, и наверняка ты не найдёшь среди людей, – ни тех что жили, ни тех, что будут жить, – хотя бы ещё одного, который сделал или сделает то же самое. Спасибо за это нашему капитану. Жаль, что некому объявить ему благодарность с занесением в личное дело.
II. Освоение дрейфующих айсбергов
В конце 1972 года, когда мы уходили в очередной плановый антарктический рейс, настроение у экипажа было подпорчено двумя обстоятельствами. Первое – увеличивалась вдвое продолжительность рейса: с трёх до шести месяцев. Второе и самое неприятное было то, что нам предстояло сделать несколько переходов между нашими антарктическими станциями, а это означало значительную потерю инвалютного довольствия, которое начислялось с момента отхода нашего теплохода «Профессор Зубов» от причалов Ленинградской гавани. Стоило нам обогнуть чуть ли не половину Земного шара и через десять тысяч миль ошвартоваться где-нибудь за 90 миль от советской антарктической станции Мирный, зацепившись ледовыми якорями за припайный лёд, белым панцирем тянущийся до берегов Шестого континента, как сразу же обрезалась валютная добавка. Такая стоянка приравнивалась к заходу в родной советский порт. Поэтому экипажи старались как можно быстрее выгрузиться, высадить новую и принять старую смену зимовщиков, чтобы опять капала на счёт валюта, являющаяся существенным материальным стимулом у моряков советского флота. Самым паршивым в этой ситуации являлось ещё и то, что если судно, не дай Бог, следовало далее на другую нашу станцию, то переход этот, составляющий порой десять-пятнадцать суток, засчитывался, как каботажный, то есть, как переход между советскими портами. Всем известно, что валюта в таких ситуациях тоже не выплачивается – это неоспоримый факт. И чем больше мы будем посещать места дислокаций наших научных станций, расположившихся по всему периметру Антарктиды, тем больше будет усугубляться денежная ситуация, выражающаяся в долларах, фунтах, дирхемах, песетах, которых мы лишимся. Надо заметить, что в те времена на побережье Антарктиды находилось до семи-восьми объектов обеспечения, включая как постоянные зимовочные станции, так и сезонные базы.
Мы посчитали все переходы и пришли к неутешительному выводу, что половина рейса, то есть порядка трёх месяцев, у нас пройдёт в сверхдальнем каботаже, и мы недополучим очень весомой суммы в валютном исчислении.
Через месяц, с промежуточным заходом в Монтевидео, мы
