Юмор был у той, вечно ржущей пигалицы с новых кварталов – именно из-за нее меня сюда и загребли… Ох, как она умела шутить… Я помню. И навещу ее рано или поздно.
Надеюсь, навещу.
Я всасывался в Ника, как в копченый мосол: со вкусом, едва не пуская слюну по лыбящемуся подбородку. А это что? Радость. Наконец-то… Но радость – совершенно не то, зачем я полез на рожон, рискуя очутиться в доме для умалишенных. Радостью торговали на каждом углу, ей не насытишься.
Азарт, вожделение, вера, жажда приключений, любовь, интерес… все не то.
Вот оно. Я едва не заскулил от нахлынувшего полноводного, бархатного чувства. Того, которое на мгновение продемонстрировал Ник полчаса назад. Чувства удовольствия от достигнутого: удовлетворения.
Чувства, давно потерянного в нашем мире даже среди элит. Чувства, являющегося основой счастья. Сытости. Достатка. Самолюбования. Чувства, совершенно Нику не нужного: он заявился с собственным флеш-роялем в пустой, выдохшийся мир и был бы тут богом – так нет, черта с два – он собирался вернуться домой! К таким же, небось, упертым, самоуверенным и слепым олухам. Ничего не желающим знать, кроме того, что вбито в голову. Не умеющим удовлетворяться ничем мало-мальски стоящим… Позвольте-ка… а не ревность ли это, часом? Он – или все они – не желают пользоваться тем, что для меня дорого. Хе… Похоже, ревность. Эта мысль меня рассмешила. К чему гадать, через минуту богом стану уже я. Земным богом, удовлетворенным и самодостаточным.
И тут Ник исчез.
С надетым треухом, за чью пропажу меня без звука утилизируют с потрохами. Но не от этого я заорал. Незаконченная эмопередача обнулилась, моментально и полностью. Крик на полувздохе оборвался, я стоял, как громом пораженный, ощущая – это, видимо, тоже инстинкт? – чувство обманутости.
Не знаю, что послужило причиной исчезновения: резонанс Ника со страхом его друзей, или все меньшее удерживание Ника нашей подсознательной жаждой – не важно, мне даже думать об этом не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Аккуратно положив треух обратно в ящик стола, я снова взялся за чертеж.
На полу остались разбросанные картинки Ника с самой выигрышной комбинацией из его мира. Я иногда поглядывал на эти картинки, как на мусор.
Минут через десять моя комната пропала. Я оказался в накуренном шалмане с низким потолком. Посреди помещения стоял стол с зеленым покрытием, по нему в беспорядке были раскиданы те самые картинки Ника – иные даже в виде вееров. Вокруг него, на стульях сидели люди, перед собой они держали эдакие чертежные доски, сляпанные из чего угодно – из подноса, табуретки, чемодана и прочего, относительно плоского, барахла. На псевдодосках лежали листки бумаги, а на бумаге они чертили домики. От висков людей тянулись проволоки (и прочие провода всех видов) к голове Ника – на ней петушиным венцом гудел-трепыхался антенной треух. По обеим сторонам от Ника стояли двое громил, поигрывая гладкими длинными дубинками с неприятным утолщением в их верхней части.
На лице у Ника медленно воссияло удовлетворение.
Становись!
Фура зависла над космопортом, неспешно разворачиваясь и выискивая свободный сектор на запруженном поле. При посадке Крита чуть вдавило в кресло: перегрузка восемь процентов – он бы их и вовсе не заметил, в полном-то снаряжении, но ее заметила амуниция, да еще как. На экране шлема вмиг затанцевали новые данные состояния тела: давление, пульс, уровень того, сего… Крита это цифровое мельтешение занимало не более, чем личный позывной пилота – к свистопляске данных он давно привык. Крит вообще мало на что обращал внимание, когда отсутствовала конкретная задача. А она в данный момент, да и последние шестнадцать часов, отсутствовала напрочь. Это не десантный бот, а фура – задачу заменяло правило: прикинься ветошью и не дергай начальство по пустякам, а вот это мы завсегда пожалуйста.
Фура застыла. Массивный люк, занимающий почти всю правую стену, дрогнул и уполз вверх. Гражданский бы подумал, что бесшумно – ан нет, новая цифровая поземка настырно запорошила отведенный сектор экрана где-то на грани видимости – на этот раз характеристиками звука. Да и черт с ними, нечего глазеть на то, что тебя не интересует. Свет яркого дня, хлынувший в полумрак отсека, Крит также проигнорировал – стекло гермошлема мгновенно потемнело до нужного уровня, чтобы не пришлось щурить глаза.
– На выход!
Крит еще только выныривал из состояния блаженной нирваны и приказа осознать не успел, но тело само уже пружиной подскочило с кресла. Вернее, попыталось подскочить – ремни помешали. Отстегиваясь, он краем глаза, вернее, краем видеоглаза, углядел такие же судорожные дерганья и у сослуживцев – тело на приказ реагировало быстрее, чем мозг. Видно, треклятые ремни совершенно вылетели из головы – и у личного состава, и у взводного.
Покинув фуру, Крит в строю таких же безликих бронированных монстров потопал к платформе – дальше она повезет их до места. Всегда везла, по крайней мере. Вдалеке, у кабины фуры, стояли трое десантников, сверкая голыми черепами – им-то разрешено снимать шлем когда заблагорассудится – и скалили зубы. Крита мимоходом заинтересовала эта троица, он зачем-то увеличил их рожи и даже прочитал артикуляционную расшифровку: «тыловые заявились». Тут же потерял к ним интерес и хмуро отвернулся, снова посмотрев себе под ноги. Любопытство – блажь, от него одно расстройство.
– Становись!
Взводный черным изваянием застыл перед одной из платформ. «Тыловые» оперативно выстроились в две шеренги – уж что-что, а строиться они умели как угодно и в любых условиях. Подождав добегающих, взводный окинул неприязненным взглядом строй и махнул рукой:
– На платформу!
Оборзевшие десантники не выходили из головы. Наглые, высшая каста. Превосходящие любого тылового по всем статьям: навыки, боевая подготовка, привилегии, обмундирование… оружие, в конце концов. Лучевик Крит держал в руках только на стрельбах, оружие хозроте не полагалось. Зато они, говорят, вкалывают до седьмого пота на своих тренажерах, имитаторах и марш-бросках, а у хозяйственников служба – не бей лежачего. Всю работу – от уборки до караулов – выполняют автоматы, вот за ними-то хозрота и присматривает, ремонтирует иногда. Но в основном лежат пузом кверху. А взводный, который всегда все видит, плевать хотел на позы подчиненных: ему главное, чтобы все работало.
Мигом заполненная платформа тронулась и вяло поползла по разбитой мощеной дороге, переваливаясь с ухаба на ухаб. На грунтовке еще хуже, там пыль столбом. В шлеме-то все равно, но комбез стирать, гладить – еще не хватало. В смысле, идти к мойке, к глажке, ждать, еще и очередь там, как всегда… лень. Наверное, поэтому их
