она заявляла, что у неё появились новые друзья, и ей хочется провести время с ними.
Тогда я начал работать в клинике с Людмилой и часто задерживался допоздна. Возвращаясь домой, я никогда не знал, застану ли дома свою жену. И если застану, то в каком состоянии.
Пьянство, лёгкие наркотики... Я пытался справиться с этим своими силами, но чем больше я старался вывести её на разговор, тем больше она отталкивала меня.
Лену будто подменили. Я её не узнавал. Постепенно ко мне в голову стали закрадываться мысли о том, что я ошибся. Ошибся в своём диагнозе. Тогда я будто тоже слегка свихнулся и начал проводить всё время в рабочем кабинете, пытаясь структурировать все данные, которые я о ней знал. Получалось, что она притворялась. Только я никак не мог понять, в какой момент. Тогда в клинике, когда она хотела казаться здоровой, чтобы я её оттуда вытащил? Или сейчас, прикидываясь больной? Я никак не мог понять, зачем ей всё это!
Разочарование в психиатрии как в науке пришло после разочарования в себе как в специалисте. Ведь, по сути, это я, как врач, должен был раскусить её обман. Понять раньше. И уж точно мне не следовало спать с психически больной пациенткой! Но ведь я был так уверен, что с ней всё в порядке. Чёрт! Всё это просто сводило с ума!
Как-то раз я вернулся домой гораздо раньше обычного.
С порога услышал шум из спальни. Стоны.
Когда я открыл дверь, то увидел её. И ещё троих мужчин.
Тёмные волосы рассыпаны по белой простыне. Грубые руки сжимают её груди. Она стонет, пока другой мужик вколачивается в неё на бешеной скорости.
У меня будто пелена на глаза опустилась. На секунду мне показалось, что я могу убить их. И её тоже.
Просто задушить голыми руками.
Я стал оттаскивать посторонних мужиков от её тела.
Драка.
Крики.
Слёзы.
Обещания, пустые обещания...
"Костя, я не сдержалась!"
"Прости меня, я люблю только тебя!"
"Давай забудем, и всё будет как раньше?"
Но забыть я не мог. Как только видел её лицо, так сразу вспоминалась так сцена.
- Костя, ты меня любишь? - спрашивала она, а я не знал, что ответить.
Непростительны ошибки лишь тех, кого мы больше не любим?
Но можно ли перестать любить? С детства был уверен, что нельзя. Но вот сейчас я смотрел на свою жену и не испытывал ничего, кроме усталости.
Тогда мне впервые подумалось, что, быть может, нет никакой любви вовсе?
Только набор гормонов, которые заставляют нас испытывать сначала похоть, а потом привязанность. Чувство долга?
Я знал, что нимфомания - частое расстройство у женщин, перенёсших насилие в детстве. Но я проглядел это в ней.
- Сама не знаю, как так получилось, - всхлипывая говорила она. - Я просто не смогла сдержаться. Ты простишь меня? Я стану прежней!
Она обещала, но хватало её только на пару дней.
Когда я стал запирать её дома, начались депрессии и мании.
Она то клялась мне в вечной любви, то говорила, что ненавидит больше всех на свете.
Она кляла меня за то, что я воспользовался ею, когда она ещё была моей пациенткой. Чувство вины не давало мне бросить её. Ведь она была права. Я был за неё в ответе и воспользовался ею.
Однажды, когда я вернулся домой и увидел, что она разгромила всю квартиру, я предложил ей развестись.
- Костя, я не смогу без тебя... - шептала она. Но я был непреклонен.
- Лена, тебе нужно вернуться в клинику.
- Но ты ведь говорил, что я здорова!
- Я ошибся, - признался я.
- Ах он ошибся! - истерически закричала она. - Я тебе просто надоела?! Хочешь избавиться от меня? Ты совсем как он! Он тоже хотел от меня избавиться!
Она подошла к столу и схватила нож. Я не успел ничего предпринять, как остриё, подобно бритве прочертило дорожку у меня на груди.
Когда на моей рубашке заалела кровь, глаза Лены расширились от ужаса.
- Я не... я... не...
Она обняла себя за плечи и начала раскачиваться из стороны в сторону.
Я понял, что медлить и кормить её иллюзиями больше нельзя.
Набрал номер телефона знакомого доктора из Швейцарии, с которым мы познакомились на одной медицинской конференции. Мы писали несколько научных работ в соавторстве, и я очень надеялся, что он не откажет мне в помощи.
Как ближайший её родственник я имел полное право положить Лену в больницу.
Так я и сделал.
Сперва я сказал ей, что мы отправляемся в путешествие.
Она быстро согласилась.
А потом, когда мы оказались в клинике, я выдвинул ей ультиматум: я не разведусь с ней, если она соглашается на лечение.
Наверное, это было жестоко. Ведь я, по сути, бросил её. Не буду скрывать, что вздохнул с облегчением, когда двери клиники за мной закрылись.
Через несколько месяцев мне позвонила та Лена, которую я знал до всего этого безумия. Спокойная, остроумная и уравновешенная.
- Ну вот, Костя, я же говорила тебе, что со мной не всё в порядке, - усмехнулась она в трубку. - А ты не верил.
- Рад слышать, что тебе лучше, - сказал я в ответ.
- Знаешь, тут такие горы. Такой воздух. Я опять начала рисовать.
- Лен, это здорово.
- Обещай, что будешь навещать меня, - вдруг сказала она. - Ты просто пообещай, и я буду видеть в этом смысл своей жизни. Потому что другого у меня нет. Знаешь, Костя, мне жаль, что я не смогла стать той, кого ты увидел во мне.
Я не смог ничего ответить. Горло сдавила тоска и горечь.
- Лен, я всё ещё твой муж, - ответил я. - И всегда им буду. Ты обязательно поправишься. Вот увидишь.
Первое правило психиатрии - внушить пациенту надежду на успех лечения.
Даже если никакой надежды нет.
Потом пару раз в год она брала отпуск в клинике, и приезжала в Москву.
Но при каждой встрече всё шло по старой схеме - пару спокойных дней, за которыми следовало многократное повторение истерик.
Я скрывал её от всех знакомых.
Никому не говорил о том, что женат.
Знал, что это отвратительно и низко, что я вот так просто взял и отказался от неё.
Наказывал себя и не запретил чувствовать.
До тех самых пор, пока однажды чуть не сбил одну перепуганную девчонку на дороге.
Такую чистую и
