семейство не хотели даже слышать об этом, и, истратив в бесполезном споре с ними
последние силы, де Пейн снова впал в беспамятство, но теперь это был просто
глубокий сон выздоравливающего человека.
Несколько дней пробыл Гуго де Пейн у своей родни, окруженный заботой и
душевным теплом. Все эти дни за ним неустанно ухаживала прислуга дяди под
руководством Маргариты и Розалинды де Сент-Омер. Сам же де Сент-Омер большую
часть времени проводил подле своего сюзерена, поскольку постоянные пиры
требовали обязательного присутствия виночерпия.
На второй день де Пейну милостиво позволили прогуляться по дворцовому саду.
Розалинда, вызвалась сопровождать молодого рыцаря на эту прогулку, и он не мог
отказаться от ее общества. Он шел по аллее еще совсем слабый, с кружащейся
головой, поддерживаемый угрюмым оруженосцем своего дяди, а она шла рядом и
говорила без умолку. Она рассказывала о Лотарингии, о красоте горных долин, о
своем отце, о герцоге Готфриде и о его благодетельной матушке. Эти простые темы
девушка преподносила удивительно живо и бойко, и с таким искренним восторгом
восхищалась всем, как будто все и в природе, и в людях действительно было
прекрасно и возвышенно, и не существовало ни войн, ни бед, ни несчастий. И чем
больше слушал ее де Пейн, тем яснее он понимал, что голос Розалинды начинает
очаровывать его, заставляя все больше внимания обращать на девушку. Сам того
поначалу вовсе и не желая, через некоторое время молодой рыцарь уже внимательно
рассматривал ее красивое лицо, статную фигуру, прекрасные глаза. Уже на
следующей прогулке он сам устыдился своих мыслей: ему захотелось быть ближе к
ней, обнять ее, прижать к самому сердцу. Но он знал, что эти мысли выражали лишь
слабость плоти, не более, и он боролся с собой. Он помнил, что сердце его умерло
вместе с Кристиной де Селери, которую он когда-то любил безумно и страстно. Он
помнил, что дал на пепелище ее родового замка перед обгоревшей иконой Богоматери
страшный обет безбрачия. И он не поддался искушению. Ни жестами, ни единым
своим словом или взглядом Гуго де Пейн не дал понять юной Розалинде, что она сама
заинтересовала его неизмеримо больше, нежели все ее невинные рассказы.
Пасхальная неделя прошла, а вместе с нею в прошлом остались торжества и
рыцарский турнир. Снова начались дожди. Пасмурная погода держалась уже шестой
день. Хотя почки на деревьях вовсю начали лопаться, весна пока все еще как-то
неуверенно вступала в свои права. Сырой и холодный воздух до сих пор владел
улицами Труа, его домами и замками, а вечера по-прежнему оставались такими
промозглыми и неуютными, что даже самые вороватые крысы прятались по укромным
углам подальше от злых сквозняков.
Кончились праздники, и начались будни. Гости разъехались. Герцог Бульонский
вместе со всей свитой отправился к себе, в Нижнюю Лотарингию, и семейство де
Сент-Омера отбыло вместе со своим сюзереном. Во главе небольшого войска уехал в
Блуа и граф Стефан.
Течение жизни в Столице Шампани вернулось в свое обычное русло.
Ремесленники работали, купцы торговали, нищие просили милостыню, а люди
военные охраняли покой тех и других, и третьих. Гуго де Пейн был призван на службу
ко двору графа, он по-прежнему тосковал по погибшей любви, но старался
погрузиться в дела и забыться в них. Молодой рыцарь переехал из гостиницы во
дворец графа Шампанского, который, в отсутствие старшего брата, вновь вздохнул с
облегчением, снова почувствовав себя полновластным хозяином на своих землях.
В просторном кабинете графа Шампанского в камине, распространяя приятное
тепло, играло пламя. Этот не слишком большой камин с полукруглым в сечении
вытяжным колпаком, в отличие от большинства огромных европейских каминов того
времени, был очень искусно сработан, и дым от него никогда не шел в комнату, как
бы сильно ни дул ветер снаружи замка.
Недалеко от камина, ближе к правому углу помещения, за массивным
письменным столом расположились три человека. Судя по их внешнему виду, один,
сидящий справа, с серебряным крестом поверх серой одежды, был духовного звания.
Другой, юноша, что восседал в центре в шелковом византийском халате, несомненно,
являлся богатым сеньором. А слева от них, опираясь рукой на покрытую зеленым
бархатом столешницу, стоял молодой человек с мечом в ножнах, подвешенным к
золоченному поясу. То были аббат Мори, граф Шампанский и рыцарь Гуго де Пейн.
Они внимательно рассматривали какой-то пергамент с восковыми печатями.
— Что вы можете сказать об этом документе, шевалье? Знаком ли он вам?
Насколько я знаю, вы помогали моему отцу составлять подобные, — сказал граф,
обращаясь к рыцарю.
— Да, монсеньер, я действительно помогал шамбеллану вашего покойного
родителя нотариусу Альберту Габано, и помню это гарантийное обязательство. —
Промолвил Гуго, взглянув на дорогой пергаментный лист. И в памяти его тут же
всплыл странный гость старого графа Теобальда де Блуа — заплывший жиром
важный еврей в длинном черном плаще и в огромной медвежьей шапке.
— Как вы полагаете, не утратил ли этот документ юридическую силу? —
Спросил граф.
— Вам, монсеньер, лучше обратиться к тому, кто его составлял — к
нотариусу Габано. Я не владею тонкостями юриспруденции. Мое скромное участие
заключалось лишь в том, чтобы аккуратно списать копию с оригинала. — Ответил де
Пейн.
— Вы, очевидно, не знаете, шевалье, что нотариус Габано давно умер. —
Сказал аббат.
— Так что вы теперь единственный свидетель этой сделки с нашей стороны,
— добавил граф. Затем, выдержав небольшую паузу, продолжил.
— Итак, к делу. Нам нужно, чтобы вы разыскали того самого еврейского
ростовщика, подпись которого стоит под этой гарантией. Последние годы не принесли
